Ночной знакомый подметил это, усмехнулся:
— Не боись. Не шизик.
Семен придвинулся к Васе.
А тот допил из бутылки последние капли. Сухарики из пакетика высыпал в, блеснувшую золотом коронок, пасть. Попросил:
— Угости еще, а?
— Не много?
— В самый раз!
Сеня пошел к ларьку, затарился пойлом.
Теперь Василий пил по чуть-чуть, достойно.
— Ты чем занимаешься? — спросил он Сеню.
— Тексты для попсы пишу. Поэт.
— Удачно?
— Не очень. Таланта нет, — честно признался Семен.
— Я тебе помогу, — Василий погонял “Московскую” по рту.
— Как? — опешил Сеня.
— Скажи телефон. Подкину темы. Свежие рифмы. Прославишься, медные трубы услышишь.
“Точно шизик!” — подумал Семен и решил соврать:
— Триста семьдесят…
— Врешь, парнишка! — усмехнулся Вася. — У меня после второй водяры паранормальные способности открываются. Твой номер — двести восемьдесят девять…
И точно назвал телефон Сени.
— Откуда ты знаешь? — похолодел поэт.
— Покедова! — Василий протянул широченную лопатку ладони. — Пойду мириться с Маруськой. Жди звонка.
И в матросской раскоряке удалился за углом пятиэтажки.
2.
Он и впрямь позвонил. Назвал парочку тем для песенок и десяток рифм. Шутки ради Сеня сочинил текстушки и оттаранил на телевидение.
Успех пришел сокрушительный.
Песня “Предательство колдовской любви” попала в десятку весенних хитов. А шлягер “Влюбленный — это слон в посудной лавке” купила знаменитая британская поп-группа.
До этого Сеня перебивался с хлеба на квас, а тут серебряной речушкой потекли деньги.
Несмотря на мгновенно повысившийся статус, Сеня не переставал выходить на троллейбусную остановку и, прихлебывая пивко, зорко наблюдать за родимым народом.
Хотелось, и даже очень, встретить благодетеля Васю, пожать его щедрую руку. Но Василий не приходил, видно, помирился с женой.
Но в одну из ночей Вася позвонил и попросил выйти на остановку. Сеня не заставил себя упрашивать, скатился по лестнице кубарем.
Теперь у рыжего Васи лилово переливались уже два фингала.
— Жена-стерва, — пояснил Василий.
Семен прикупил две водочки “Столетней”, себе пивка, сел с благодетелем под тополем на скамеечку.
— Не той дорогой идешь, — после второй бутылки сказал Василий.
— Как не той! Успех же?! — поразился Сеня.
— Это не успех. Слезы… Музыку надо писать. На досуге можешь и стишками баловаться.
— Я нотной грамоты не знаю!
— А кто ее знает? Не грусти, парень! Освоишь за вечер. А я тебе намурлычу пару мелодий. Полный верняк! Жди звоночка.
3.
Звонок раздался не сразу, но он раздался.
К этому времени Сенина песенка “Голубые одежды любви” занимала третью строчку отечественного хит-парада.
— Записывай, — пьяным голосом приказал Василий. — Пара-пам-пам-пара!
Сеня успел кое-как выучить нотную грамоту и набросал зачин трех песенок.
Утречком, себе на удивление, легко дописал их. Со смущением новичка оттащил их на “Муз-ТВ”.
Прав был Вася, до сих пор Семен и не подозревал, что такое настоящий фурор.
Грянули медные трубы!
Сенины песенки, с его же незатейливыми текстушками, звучали изо всех окон, во всех подворотнях, у водителей такси, в роддомах, даже в сторожках на городских кладбищах.
Народ песни принял!
Денег стало так много, что Сеня просто перестал их считать, тратил направо и налево.
Слава вкуснее денег! Семен не вылезал с симпозиумом композиторов песенников в Малайзии, в ЮАР и в Сан-Франциско. Тарантино и Спилберг заказали ему музыкальные треки к своим последним шедеврам.
Пару лет так вертелся Сеня. Каждый месяц Вася намурлыкивал ему песенки. Живи не хочу! А Семен вдруг загрустил.
Достала его своя же музыка. Никуда от нее не деться. От рассвета до заката, разудалые звуки, легко запоминающиеся слова.
Как остановить это наваждение славы?
Сеня перестал по ночам поднимать трубку, стал сочинять сам.
Но его личные песенки имели такой же тотальный успех…
Вечерами злая тоска разъедала Сенину душу. Он одевался похуже, выходил на троллейбусную остановку, глотая пивко, таращился на народ.
И чего они нашли в его идиотской музыке? Ну, не бараны?!
Василий на остановку не выходил.
Оно и лучше…
Если бы Семен сейчас бы увидел своего старого знакомого, залепил бы ему оплеуху.
4.
И однажды Василий пришел.
Нет, не на остановку, к Сени в гости.
В полночь Семен глянул в зрачок и увидел Василия, на удивление трезвого, в отутюженной тройке, с галстуком, без синяков.
— Пойдем на остановку, Сеня, — с порога попросил Василий, как-то потерянно попросил, жалко.
Злоба в Семене перещелкнула на сострадание.
— Давай на кухне. “Московская” есть.
— Не то! Куражу нет! А у меня очень серьезный разговор.
Сеня напялил джинсы, майку, бейсболку.
— Водку возьми, — откашлялся Василий.
— Две штуки?
— Конечно. Моя норма.
На остановке первую бутылку Вася вылакал в абсолютном молчании. На середине второй ястребиными глазами взглянул на Сеню:
— Значит, поэтом не хочешь быть?
— Не-а!
— А композитором?
— Боже упаси!
Вася допил водку, удовлетворенно потер живот, захрустел сухариками.
— Чего же ты хочешь?
— Всерьез? Тихой жизни у пруда. С семьей, с ребятишки. Окуньков с ними в речушке ловить.
— А слава? Медные трубы?
— Да пропади они пропадом!
— Будь по-твоему, — сверкнул золотой пастью Василий.
6.
Очнулся Сеня в махонькой избушке. Рукомойник с рушником. Рыжая вязанка лука у икон Николая Чудотворца. На печке мерно мурлыкает мордатый кот.
— Сенюшка, вставай, родимый! — услышал он мелодичный женский голос.
В комнату вошла молодая, полногрудая женщина. Улыбнулась ласково:
— На рыбалку, касатик, проспишь.
