Пару раз вместо членораздельного ответа на Машины слова, он гулко залаял.
Потом поправился.
Но Маша теперь таращилась на него с испугом.
А как-то Сократ раскрыл свою заветную тетрадь и кроме буквы “ю” ничего не вспомнил.
— Милый, иди салатик поешь, — звала его из кухни Мария.
Какой салатик! Ему бы шмат мяса. Или ядреную мозговую кость.
— Не хочу, — намеревался сказать Сократ, а вместо этого завыл по-собачьи протяжно, с подвывом.
Спустя пару дней он превратился в пса.
Правда, не в прежнего, скелетообразного, со свалявшимся боком и печальными карими глазами, а в упитанного господина, щеголяющего лоснящейся черной шерстью.
— Ах, Сократ, Сократ, — причитала Маша, — женился бы на мне, может, и не стал бы псиной.
Сократ вильнул хвостом и лизнул Машину руку.
Нет уж, увольте!
Хотя, как знать, вдруг он опять подгадает счастливо перебежать дорогу?
Капсула 17. ДЕВУШКА-АНТЕННА
1.
У Анфисы Чековой, секретарши конструкторского бюро торпед “Тайфун”, возникли вдруг сокрушительные проблемы.
С первого летнего понедельника она стала превращаться в человека-антенну и уверенно ловить телевизионную волну. И не любую волну, а только развлекательных, с соревновательным уклоном передач.
На одном из обеденных перерывов глава фирмы вице-адмирал Канарейкин, Сергей Семенович, застал Анфису за прелюбопытным занятием. Сотрудница ладошкой вылавливала в аквариуме золотых рыбок и, смачно щелкая зубами, прямо перед боссовским кабинетом, живьем поедала.
— Анфиса Павловна, — побагровел патрон, — с вами всё в порядке?
— В порядке, — потупилась девушка, на ее носу отчетливо проступили веснушки.
— А безобразничаете?!
— Вдруг вспомнила передачу “Последний герой”.
— Про необитаемый остров?
— Да! Там участники всё поедали заживо.
— Вы не на необитаемом острове! — шеф оттер клетчатым платком вспотевший лоб. — Еще раз такое увижу, и вы уволены. Да, рыбок возместите за собственный счет. Немедля!
Анфиса прикупила на птичьем рынке рыбок еще краше прежних и теперь, когда властно превращалась в живую антенну, максимально старалась себя сдерживать. Особенно на работе.
2.
В опасные для себя мгновения девушка научилась колоть себя булавкой, яростно теребила мочку уха, до крови прикусывала язык.
Но однажды и это ее не спасло… В Большом театре!
Там она оказалась со своим воздыхателем, морским инженером, капитан-лейтенантом Петром Красильниковым.
В тот день давали модернизированную постановку “Лебединого озера”. Лебеди были в джинсовых юбочках. Черти и прочая нечисть — в черной коже.
И вот в самый ответственный момент постановки, когда человеко-птицы меланхолично умирали, Анфиса поймала волну “Золотого граммофона”. И какую? Финальную! Когда каждая песня решала со щитом или на щите.
Анфиса поднялась в ложе, горделиво развела плечи и с русским озорным завыванием повела:
— Ты скажи, ты скажи, ты скажи чё те надо! Может, дам… А может, ни-ни!
Сценически конвульсирующие лебеди мгновенно ожили и деликатно одергивали мини-юбочки.
Оркестр взвизгнув кларнетом и бухнув басовым барабаном, захлебнулся.
Петр Красильников тянул Анфису за руку, прерывистым шепотом умолял замолчать и сесть.
Но куда там! Телевизионная волна была устойчива и сильна. А внезапная прима оказалась в ударе.
3.
Петр Красильников, видимо, не удержался и рассказал о досадном казусе на работе.
Сослуживцы шарахались от Анфисы как от прокаженной.
На юбилеи, дни рождения и прочие торжества теперь ее категорически не приглашали.
Мало ли она еще какую поганку загнет?!
Анфиса осунулась, постарела, приобрела нервическую привычку кусать ногти.
Вице-адмирал Канарейкин как-то поймал ее на выходе из конторы, нежно взял за руку:
— Голубушка, вам пора отдохнуть. Есть горящая путевка. В южный нервно-психиатрический санаторий. Целебные грязи, пиявки, то да сё. Я вам настоятельно советую, поезжайте.
И она поехала.
Сочи ее порадовал знойным июлем, верхушкой лета. В воздухе сладостно плыл аромат красных роз и ядреного секса.
В Ботаническом саду Анфиса подошла к старику шарманщику с пляшущей обезьянкой.
Макака в колпаке с бубенчиком, отплясав свой менуэт, вытащила Анфисе записку с гаданием.
“Готовьтесь к амурному чуду” — начертано было в ней стремительным почерком.
Ах, если бы… Все-таки уже двадцать пять лет.
В приморском городке Анфиса совершенно перестала улавливать проклятущие телевизионные волны. И чувствовала себя окрылено.
4.
Кавалера она подцепила в роскошном ресторане гостиницы “Жемчужина”.
Седовласый лев! Фигура! Ведущий политик могущественной российской партии!
Настораживало только одно. Живет он в Москве, а, значит, каким-то боком, может вызнать о злоключениях Анфисы.
Об этом не хотелось думать. Москва так далеко.
Вместе с Леопольдом Брусникиным Анфиса покаталась в лазурной бухте под алыми парусами, вкусила в японском ресторанчике “Путь война” морских ежей, посетила женский, а затем и мужской стриптизы.
Наверное, это и называют счастьем.
— В тебе чувствуется какое-то подспудное напряжение, — иногда говорил Леопольд Иванович.
— Ну, что ты?!
— Ты разведена? Нет… Недавно делала аборт? Вот как… Или роковая любовь?
— Есть маленькая проблемка. Ты не поверишь.
— Расскажи, солнышко!
И она рассказала.
После исповеди Леопольд Иванович поправил ее рыжую челку, поцеловал в высокий лоб:
— Знаешь, юмор меня заводит. Пойдем поскорее в мой номер.
5.
В тот день с Леопольдом на пляже было особенно хорошо.
Небо источало жаркое золото, по ряби моря резвились солнечные зайцы, ветерок доносил аппетитный, слоистый запашок чебуреков и шашлыков.
За две южных недели Анфиса загорела и чувствовала себя красивым, сильным животным. Самка! Мать мира!
Леопольд массировал ей спину и шею. Трепетно смазывал кремом для загара ее втянутый, мускулистый живот.
Кричали чайки. Море, как четки, перебирало камешки.
