На улице очень скоро снова застучали копыта. Даже слишком скоро.
– Степан! Сюда, бегом! – закричал Борис. – Быстро, быстро!
Степан выскочил, на ходу накидывая рюкзак.
– Сюда! – Борька показал ему место на коне рядом с собой.
– Ты же собирался…
– Быстро, я сказал!
Втащив Степана к себе едва ли не за шиворот, Борис припустил коня по улице.
– Да что случилось?
– Молчи… и молись.
Лошадь вдруг резко замедлилась, и Степан чуть не вылетел на дорогу. В следующую секунду у него вспотел затылок.
Навстречу им мчались всадники – десятка два или больше. Такие же грязные и нечесаные, на лохматых, разукрашенных конях. Слышался свист, визг, щелчки кнутами.
– Ну все, приплыли… – выдохнул Борис.
Он повернул лошадь, и Степан убедился, что и сзади в облаке пыли их нагоняет другая группа всадников.
– Что делать, Боря? Может, уйти дворами?
– Некуда уже. Плохо дело, Степа. Мы с тобой перестреляли их разведку, а это – остальные подтянулись.
– Что делать?!
– Постарайся их не злить хотя бы… хотя куда уж больше.
Их быстро окружили. Бандитские лошади пошли вокруг «каруселью». Звучно защелкали кнуты, конь под Борисом вдруг поднялся на дыбы и рухнул. Степан успел увидеть только, как стремительно приближается земля, и ударился об нее всем телом, отбив все, что только можно.
Рядом ковырялся Борис, кнуты свистели у лица, тут же пролетали копыта, взметая пыль и камни. Пару раз спина ощутила горячие удары.
– Ханн-гэй! Ханн-гэй! – послышалось откуда-то сверху. После этого топот и свистопляска вокруг вроде бы стали тише.
Степан ощутил, как ему несколько раз несильно наподдали в ребра ногой. Он понял, что его хотят просто перевернуть лицом вверх. На него в упор смотрел один из бандитов – лысый, одноглазый, с торчащей в стороны бородой и серыми бородавками по всему лицу.
– Кенн-го! – крикнул он и расхохотался, показав гряду неровных коричневых зубов.
После этого сорвал с пояса какую-то засаленную липкую тряпку, накинул Степану на голову и ловко завязал узлом.
Того едва не вырвало от тошнотворного запаха. Тут же он почувствовал, как его ощупывают, тормошат, лезут в карманы, сдирают обувь и ремень.
Степан не успел даже охнуть, как его дернули, подняли и с размаху опустили на что-то жесткое и неудобное – кажется, лошадиное седло.
Так и есть – бросили поперек лошади. Неподалеку сдавленно вскрикнул Борис – его тоже упаковали.
Бандиты обменялись невразумительными возгласами и поскакали. Степан ничего не видел, он лишь ощущал, как подскакивает лошадь и как жесткий угол седла бьет ему в ребра. И еще в ноздри лез запах – смрадный, удушающий, хуже которого, наверно, не было ничего на свете.
Скачка продолжалась долго, и Степан уже чувствовал, что из него скоро вывалятся внутренности.
Наконец остановились, грубо сбросили с лошадей. Сорвали повязки с лиц и, ослепших от внезапного солнца, куда-то столкнули.
Земля ушла из-под ног, а уже в следующее мгновение тело ударилось о нетвердую землю.
Глаза привыкли к свету, и стало видно: обоих сбросили в яму – не особо глубокую, чуть больше человеческого роста. Сверху упала тяжелая деревянная решетка.
– Я… меня будто через мясорубку прогнали… – выдавил Борис, растирая ушибы.
Степан промолчал. Его больше беспокоило, что будет дальше. Если не убили сразу – быстро и просто, – значит, придумали смерть посложнее. В том, что за кровь троих собратьев бандиты отомстят казнью, он даже не сомневался.
Но неожиданно Борис пошатнул его уверенность.
– Ты слышал? Они сказали «это те самые». Про нас. Вроде как узнали, понимаешь?
– Не очень. Я этих отморозков впервые вижу.
– Похоже, бандам дали наводку на наш отлов. Обычная практика для этих мест.
– Зачем?
– Дурак, что ли? За деньги, конечно! Нас теперь выгоднее отдать властям, чем убить.
– Это хорошо… наверно.
– Не знаю, Степа. Отдать нас со сломанными ногами, например, тоже не грех. В цене сильно не потеряем.
– Не убили – уже хорошо. Я, честно говоря, все ждал, когда ножом по горлу полоснут.
– Зря ты так радуешься. Ничего хорошего нам не светит. Отсюда уже не убежишь так легко. В конце пути все равно трибунал. Надоело уже. Шагу не сделать, чтобы не угодить к кому-нибудь в клетку.
Степан горестно вздохнул.
– Я тебя предупреждал, чтоб не оставлял меня одного.
– Ну, кто ж мог знать…
– Значит, надо бежать. Ночью, например. Я тебя подсажу, а ты решетку как-нибудь раскрутишь…
– Тогда всего-навсего отрубят руки. Без рук нас тоже можно продать жандармерии. Хватит глупых фантазий, Степа.
Степан не стал отвечать. Он был разбит и опустошен, сознание захватила сонная апатия. Неподвижным взглядом он наблюдал, как по руке, покрытой засохшей кровью, усердно забирается рыжий мохнатый паук.
Решетка над головой вдруг со стуком откинулась, в яму упала широкая тень. Появилась физиономия бандита – того самого, одноглазого, с растрепанной веником бородой.
Он достал из наплечной сумки большой кусок мяса, отрезал ломоть и бросил в яму. Потом – еще один. И наконец спустил на шнуре жестяное ведро с мутной замусоренной водой.
– Надо же… – обронил Борис. – Угощение принесли.
Степан посмотрел на мясо, лежащее рядом на земле, и его передернуло – на срезе вертелись юркие белые червяки.
А вот перед водой устоять не смог – стряхнул крупный мусор и несколько раз отпил, отплевываясь после каждого глотка.
Все это время бандит наблюдал за ними, сидя на корточках и задумчиво откусывая все от того же куска мяса.
Убедившись, что пленники больше не хотят есть и пить, он вдруг достал пистолет. Тот самый ПМ, который содрали со Степана при поимке.
– Арчи кха хейф, – проговорил он.
Степан в замешательстве посмотрел на Бориса, но тот и сам выглядел удивленным.
Бандит пробормотал что-то и заговорил по-другому. И теперь Степан его понял! Речь шла на том самом языке, с которым он знакомился по разговорнику.
– Чье это? – спросил одноглазый бандит.
– Мое, – неуверенно ответил Степан.
– Ты из братства Святого Мохаммеда?
Степан растерянно заморгал – он не понял, что от него хотят услышать. Бандит быстрым умелым движением снял затвор и наклонился над самым краем ямы, сунув разобранный пистолет Степану чуть ли не в лицо.
