Недоверие, отразившееся на лицах молодых людей, позабавило Аделаиду Генриховну.
— Что-то еще?
— Нет. — Андрей задумался. Вспомнив о деньгах, он поспешно вытащил из портмоне несколько купюр. — Как договаривались.
— Благодарю. — Вдова, одним ловким движением, смахнула гонорар в шкатулку. — А теперь давайте пить кофе!
Уже на улице, когда они подходили к своему дому, Андрей нарушил молчание:
— Занятная старушка! Как она тебе?
— Занятная, — согласилась Мила. — Остается подождать три недели и посмотреть, что произойдет.
— Или не произойдет, — добавил муж. Он едва сдерживал победную улыбку.
— Ты ведь даже в мыслях обратного не допускаешь! Признайся!
— Не допускаю, — подтвердил Андрей.
— Поживем — увидим! — разочарованно отозвалась Мила.
1992 г. Старый Петергоф.
С потухшим взором, сгорбившись, она сидела перед зеркалом и вяло водила расческой по длинным спутанным волосам. Борьба с предназначением давалась нелегко! Теперь, владея тайными знаниями Вуду, она надеялась на полный успех. «Комариные укусы» невестки нисколько не заботили ведьму, ну, если только чуть-чуть. «Вот, мерзавка!» — подумала Смарагда и потерла больную ногу. Правда, на сей раз отличилась не Мила, а ее родной сын! Тот, кому она посвятила всю свою жизнь, нанес последний удар! Черная неблагодарность!
— Хороша! Нечего сказать! — голос, за спиной, обжег, подобно удару плетки.
Антонина постаралась ничем не выдать истинных чувств.
— Здравствуй, бабушка…
— Поздновато желать мне здравия! Не находишь? — хмыкнула Нина. — Кстати, а где твой муж?
— Гриша? Не знаю, куда-то вышел.
— Действительно, «вышел», еще три дня назад! Ты даже не заметила! Послушай, — Нина повысила голос, — в кого ты превратилась?! Настоящая старуха! — Она смерила внучку презрительным взглядом.
— Тебе ли говорить! — возмутилась Антонина. — Да, не отрицаю, сейчас я немного не в форме…
Женщина взглянула на свое отражение и обескураженно замолчала. Морщинистая кожа, цвета старого пергамента, глубоко посаженные глаза в черных кругах, вздернутый крючковатый нос с дырами открытых ноздрей… Когда-то он придавал ей шарм, но сейчас выглядел нелепым и уродливым.
— Кошмар!
— Наконец-то, очнулась! — проворчала Нина. — Занятия Вуду до добра не доводят! Ты вторглась в область, о которой имеешь весьма смутное представление! К тому же не стоит игнорировать мастеров магических услуг! Хотя они и не наносят ощутимого вреда, но тем не менее ослабляют защиту. Скажи, чего ты добиваешься от Андрея? Развода?
Антонина кивнула.
— Должна сразу разочаровать: одиноким твой сын долго не останется, а следующая невестка будет хуже предыдущей. Ты постоянно сражаешься за его любовь и совсем забыла о нашей главной задаче!
— Нет, бабушка, я помню. Между мной и Лисой сложились очень близкие, доверительные отношения. Думаю, мое влияние на нее намного сильнее влияния матери.
— Опасная самонадеянность! Не забывай, Василиса необычная девочка, и у нее необычная мать!
— Произошло нечто такое, о чем я не знаю?!
— Да. Случилось худшее: они обратились за настоящей помощью. Пока, правда, почти неосознанно, с чужой подсказки. Но Его участие в их судьбе может нам дорого стоить! Уже сейчас Василисе открыли во сне то, о чем ей совсем не нужно было знать!
— Скажи, что именно? — допытывалась Смарагда.
— Твою связь с темным миром. И учти, этот мир девочке не понравился!
— Плохо…
— Я бы сказала, очень плохо… Возможно, придется пойти на крайние меры.
— Какие? — Сердце Смарагды радостно забилось: неужели Нина сделается ее союзницей?
— Я устала повторять: вмешательство в естественный ход событий повлечет непредвиденные осложнения! Запомни, без меня ничего не предпринимать! Всему свое время. Поняла?
— Поняла, — неохотно согласилась ведьма.
1992 г. Москва.
— Мил, возьми наконец трубку! — раздался из комнаты недовольный голос мужа.
— Сам возьми, — отказалась Мила, занятая приготовлением соуса для мяса.
— Телефон рядом с тобой! — продолжал настаивать на своем Андрей.
— У меня руки испачканы.
— Не даст игру досмотреть! — Ворча, он неохотно оторвался от уютного кресла. — Алло! Здравствуй, мамочка. Рад тебя слышать. Ну, как вы там? Что?! А давно? Так плохо? Да, да… Ну, лечись… Конечно, я позвоню… Целую. — Андрей, в задумчивости, отошел от телефона.
Его молчание и смущенный вид заставили Милу спросить:
— Что-то произошло?
— Произошло… Андрей многозначительно взглянул на жену и с кривой улыбкой произнес: — У мамы отнялась левая нога. Она не в состоянии выйти из дома, даже за хлебом…
— Ну, надеюсь, ты не станешь меня в этом обвинять? Не я нашла Аделаиду Генриховну!
— Я и не собираюсь никого обвинять. Просто не могу поверить! — После десятиминутного молчания он неожиданно предложил: — А давай в воскресенье сходим в церковь…
— Ты же никогда туда не ходил?
— Когда-нибудь нужно начинать…
— Нужно…
Мила тоскливо вздохнула при воспоминании о собственных редких и робких попытках, во время которых ее не покидало мучительное ощущение чужеродности. Длинные, непонятные службы тяготили, а когда храм наполнялся гулом голосов, торжественно и сосредоточенно произносящих «Символ Веры», желание выйти из него делалось непереносимым. Еще ни разу она не исповедовалась и не причащалась, хотя со времени крещения прошло три года. Самая мысль о том, что предстоит открыться незнакомому батюшке, казалась дикой и невероятной. С тайной завистью наблюдала Мила за людьми, подходившими к Чаше, особенно остро ощущая, в тот момент, безрадостную пустоту глухого сердца.
В храм они выбрались лишь во второй половине воскресного дня. Пасмурное, низкое небо нависло над сонным городом. Ноги вязли в мокрой каше весенней оттепели.
— Отвратительная погода! — Запыхавшись, Мила расстроенно взглянула на свои промокшие сапоги.
— Да, — согласился с женой Андрей и мечтательно добавил: — Сейчас сидели бы спокойно дома, телевизор смотрели…
— Ну нет! Давай доведем дело до конца! — Она нахмурилась от сознания, что спорит сейчас с самой собой.
— Конечно, смотри, наш автобус!
У церковных ворот, на верхушках высоких старых тополей, ссорились вороны. Их режущий ухо гвалт разносился по округе.
— Мерзкие голоса! Впрочем, сами птицы не лучше! — заметил Андрей и, подхватив Милу под руку, шагнул на нечищеную мостовую. Красные «Жигули», попавшие в скользкую колею спрессовавшегося снега, резко развернулись и окатили их, с ног до головы, жирной, угольно-черной грязью.
