- Что это они все взялись скопом переименовываться? - возмутился Птицын. - Колбасников стал Кутузовым... фельдмаршалом, Ерухимович взял фамилию матери и превратился в Пинчевского... Поветрие какое-то... Ты не думаешь взять фамилию Ксюши: Смирнов?! Леонид Смирнов! Звучит... гордо!
Кукес пощипал усики и улыбнулся:
- Никто не поверит, увы! - что я Смирнов. Все равно скажут: еврейская рожа! Перекрасился!
- И будут правы! - отрубил Птицын. - Уж лучше тащить за собой, что получил от родителей...
Похоже, мысли Птицына были уже далеко.
- Я только что видел Беня, вернее Архангельского, - продолжал Кукес прерванную Птицыным какую-то свою линию мысли. - К нему подскочил Козлищев, радостный... Первый раз видел его таким... Бережно взял Беня за локоть и что-то шепнул ему на ухо. Бень криво улыбнулся и тоже нежно пожал локоть Козлищева. Козлищев тут же отошел... помчался вниз, прыгая через две ступеньки... Бень мне говорит: "Приняли в Союз писателей". И в его голосе такая тоска...
- Почему? - заинтересовался Птицын. - Потому что не его?
- Угадал! - хмыкнул Кукес. - Мечта детства. Со времен "Пионерской правды". Он же поэт!
- Ну да, - поморщился Птицын, - мне попадались в руки его стихи... ходили по институту... там что-то про автобус, который зимой на остановке "бьет копытом". Очень поэтично!
- В Астрахани, в стройотряде, - продолжал Кукес, - с Бенем произошло религиозное обращение... У нас кровати стояли рядом... он сам рассказывал...
- К его подушке явился ангел с огненным мечом? - желчно поинтересовался Птицын.
- Не совсем. Бень вышел в степь... Ночью... Звездное небо. "Звездам числа нет, бездне - дна". Опустился на колени. Одним словом, познал Бога. Потом написал стихотворение. Необыкновенно торжественное... Я бы сказал: благоговейное. Мне запомнилась одна рифма: незнанье - мирозданье...
- Богатая рифма! - согласился Птицын и уточнил: - Кстати, он был один... там... в степи?
- С Машей Архангельской!
- Вот как! Здорово! А она тоже опустилась с ним рядом... на колени?
- Нет, он просил ее подождать на дороге... минуточку... Правда, потом она тоже уверовала... позже...
- Бень знает женщин! Изощренная еврейская хитрость! Действует безотказно, как импортный пылесос... Особенно в стадии ухаживания...
- Не любишь ты людей, Птицын! - укоризненно покачал головой Кукес и пожевал губами. - Беню тоже не так уж легко живется. Когда он выпустил эту газету... атеистическую... После того как на Пасху его поймали в церкви... в Хамовниках... Виленкин его заставил... Маша Архангельская месяц с ним не разговаривала. Говорят, она даже в метро ему кричала: "Бень, ты отрекся от Бога. Оставь меня в покое!" А Бень, бедняга, чуть ли не на коленях ползал, вымаливал у нее прощения.
- Вот они - христиане! - посмеялся Птицын. - Так ему и надо.
- Не все же такие сильные, как ты... Людей надо прощать, быть к ним снисходительными...
- Не знаю... не знаю... Меня никто не прощает! - с горечью заметил Птицын. - Во всяком случае, сейчас-то они поладили: Бень стал Архангельским!
- Да, - заметил Кукес, теребя ус. - Теперь никто не скажет, что Жора Бень - еврей. Архангельский, Богоявленский, Богословский - это фамилии церковнослужителей: дьяконов, архидьяконов, протоиереев.
- Как ты встретил Новый год? - вдруг спросил Птицын.
Кукес бросил сигарету:
- Как всегда... в "Мытищах". Вероника сделала форшмак, а тетя Роза - фаршированную рыбу. Ксюша им помогала. Лёва нарядился Дедом Морозом и вручал подарки. Папа сделал фотогазету прошлогодних снимков "Кукесы в 1981-м". В общем, скучно...
- А я встречал Новый год один... в Ивантеевке.
- Ну да? Было весело?
- Хохотал всю ночь.
- Тогда мог бы ко мне заглянуть... От Ивантеевки до Мытищ пять остановок, двадцать минут езды...
- Ты меня не приглашал...
- Виноват. Каюсь...
- И, кроме того, - закончил Птицын,- 1-го приехал Лунин, а 2-го - Верстовская с Лянечкой.
- И что же было?
- Идиотизм!
Птицын по дороге до "Фрунзенской", а потом в метро рассказывал Кукесу об этом рандеву. Они остановились на "Таганке", между двумя линиями, и Птицын все продолжал говорить. Кукес пощипывал усики, жевал губами, глядел в дальнюю даль своими выпуклыми глазами, временами посмеивался, наконец, выдал свой вердикт:
- Вам нужно было поменяться. Тебе домогаться Лянечки, а Лунину приставать к Верстовской. Вы бы смешали им карты. Зря вы не договорились...
Птицын так был поражен замечанием Кукеса, что буквально проглотил язык. В Кукесе, бесспорно, таилась гениальность. Птицыну оставалось только восхититься фантазией Кукеса, точно произведением искусства.
- Ну а Джозеф? - после длинной паузы спросил Птицын.
- Что Джозеф? - не понял Кукес.
- Его роль какова? Зачем ему понадобилось встречаться с Верстовской, давать свой телефон? Кто из них врет, наконец? А эта женитьба на Гершкович? Блеф? Или на самом деле? А? Что за партию он ведет?
- Всё тебе объясни... растолкуй... Ты слишком много хочешь знать! - назидательно заметил Кукес. - "Во многой мудрости много печали", как сказал Экклезиаст. Всегда в жизни должна оставаться тайна. Жизнь ведь тебе не детектив. Джозеф всегда ведет свою партию. Он не человек оркестра. В "Кузьминках" на своем дне рождения... он пригласил нас с Ксюшей... Джозеф предлагал мне "поменяться дамами".
- Ну а ты?
- Я замял это дело...
- А Лянечка знала?
- Думаю, да... Она поглядывала на меня лукаво, косила глазом... ободряюще...
- Вот гадость! - с досадой пробормотал Птицын и как-то сник.
- Ты все-таки неисправимый моралист... кантианец... Молодец, Арсений! - Кукес мягко похлопал Птицына по плечу. - Живешь идеей долга, чувством морально-нравственной ответственности... Это не современно...
- К чёртовой матери современность! - в сердцах выпалил Птицын. - Слушай, Лёня, ты не хочешь выпить чаю? Поехали ко мне? До "Текстильщиков" 10 минут. Отпразднуем твой экзамен по старославянскому и мой побег на свободу...от КГБ? А? Как тебе?
- Почему бы нет? - кивнул Кукес. - Я, правда, обещал позвонить Ксюше...
- Позвонишь от меня. Она уж наверняка места себе не находит. Порадуешь ее. Только не говори, что утопил конспекты... Скажи лучше: оставил на парапете.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Курс молодого бойца
ГЛАВА 1.
СОТРЯСЕНИЕ МОЗГА.
1.
