Глава 8. БУРАТИНО, ПЬЕРО И КОЛОМБИНА.
1.
Лунин трогал пробитую голову, на которую врачи наложили три шва. На голове у него, как у Буратино, высился марлевый колпак из бинтов. Голова трещала невыносимо. Читать было невозможно. Лунин взял с собой в больницу "Даму с камелиями" и французский словарь, но Дюма-сын шел крайне туго. Лучше бы он вместо сына взял отца: "Три мушкетера" по-французски наверняка пошли бы живее.
До чего ж странный год! Весь год он не вылезал из больниц. эта была уже третьей. С тех пор как он лежал в психушке на улице 8 марта, казалось, прошла вечность. После клиники неврозов он две недели бегал по институту с бумажками, оформлял академический отпуск. Птицын, счастливчик, уже закончил, а ему придется еще корпеть целый год в постылой конторе с чужим курсом. Правда, Птицыну пришлось идти в школу: он выл и ругал последними словами этих "дебилов". Лунина, даст Бог, школа минует. Зря, что ли, он столько лежал в психушке?
А на 7 ноября они с мадам договорились поехать в Ивантеевку. Она отправила детей в Волгоград к бабушке. Мужу-керамисту сказала, якобы едет к подруге в город Чехов. Если бы он мог предположить, что развлекательная поездка за "этим вот" обернется резаньем вен, "Скорой помощью", подлым письмом Лизе Чайкиной, которое он по доброй воле вызвался написать собственными руками, - если бы он все это мог знать, он носа бы не высунул с Азовской, он бежал бы от мадам как черт от ладана.
Через три дня после этой дурацкой поездки маман привезла ему на Азовскую повестку из Ивантеевского военкомата По дурости он и туда поехал. В результате в тот же день военкоматский невропатолог засунула Мишу в настоящую психушку в Абрамцево. эта психушка была всем психушкам психушка! Не то что "Дом отдыха" на улице 8 марта.
Его, точно арестанта, не отпустили даже за вещами. Он позвонил из военкомата маман, и она, как на иголках, ждала следующего звонка, гадая, куда его отвезут. Под конвоем молоденького лейтенанта Миша и еще трое юнцов сначала электричкой, а после по снегу через лес отправились к психушке. У Миши с собой была одна шоколадка. Ее он рассчитывал съесть на ночь, потому что, совершенно ясно, ужином их не накормят, а если и накормят, то дадут такую баланду, что лучше сразу помереть с голоду, чем потом мучиться животом от тяжелого отравления.
В приемном покое психушки Мишу заставили раздеться, выдали казенную синюю робу из крепкого рабоче-крестьянского сукна, ватник шапку-ушанку и два валенка на одну ногу, примерно 45 размера, так как других не было. Дюжий санитар угрюмого вида и с кулаком, похожим на кувалду, судя по лицу, точно, не любил шутить. Он проводил Мишу через двор по протоптанной в снегу тропинке между громадными сугробами. Мишина палата - палата N 6 - притулилась в первом этаже, рядом с сортиром.
Все десять дней экспертизы Миша Лунин провел почти как йог. В окружении психов он сидел на кровати в позе лотоса, читал книжку Ричарда Баха "Чайка, по имени Джонатан Ливингстон" по-английски и воображал себя чайкой, по имени Джонатан Ливингстон, во враждебном окружении чаек-филистеров, единственной заботой которых было желанье прокормить себя и потомство. Чайка же, по имени Джонатан Ливингстон, выбилась из толпы заурядностей. Она наслаждалась полетом ради самого полета (Ричард Бах в прошлом летчик и описывал полет своей чайки в терминах профессионального авиатора; Миша не всегда мог по-английски разобрать, о чем там точно идет речь, понимая лишь общее направление мысли)! Свора чаек с ненавистью набрасывалась на чайку, по имени Джонатан Ливингстон, желая растерзать отступницу, но, поскольку та уже жила чем-то высшим, духовным, внутренне она уже оторвалась от своих собратьев, к ней приставили трех чаек - ангелов-хранителей, которые должны были сопроводить ее из этой жизни к настоящему небу, к Богу.
Лунин парил в эмпиреях этого элитарного, изысканного английского текста. Он проникся, телесно пропитался идеей, которую через много лет нашел у Мартина Хайдеггера: цель всякой философии - достигнуть смирения.
Ну а в действительности происходило иное: в 4 и 5 палате, называвшимися надзоркой и подназоркой, двум привязанным к кровати психам кололи сульфу за то, что они напились и нарушили режим. Псих в 5 палате, соседней с их 6-й, прямо за стенкой, чтобы выдержать чудовищную боль от сульфы, ревел "Интернационал".
Другой тщедушный псих в уголке, привалившись к подоконнику, тихо напевал частушку:
Почему я лысый,
Без волос остался?
Потому что с бабами
Рано я связался, - после чего каждый раз долго кашлял и непременно добавлял: "Эхе-хех..."
Периодически этот задумчивый псих обделывался у столовой, пока все психи питались. Санитарка бешено орала ему на весь коридор: "Опять обосрался, чёрт! Скидай штаны! И трусы тоже!" - и тащила его в ванную подмывать.
Третий псих все дни напролет ходил по коридору, туда-сюда, туда-сюда. Дойдет до конца коридора, упрётся в стену лбом, развернется кругом - и снова побежит к противоположной стене. Так он и будет ходить, как маятник, до тех пор пока другой псих, скаля зубы, не ткнет пальцем ему в грудь. Тогда первый псих в задумчивости остановится и, может быть, приляжет на кровать отдохнуть. Как только первый уляжется, второй, что скалит зубы, входит в дикий раж, кидается к решетке окна и быстро-быстро, точно обезьяна, карабкается наверх, пытаясь оторвать решетки от окна (Миша узнал, что он попал в психушку из-за суицида: ему всё хотелось выброситься из окна; несколько раз его вытаскивали за ноги, когда он готов был уже перевалиться за подоконник). Полазив по зарешеченным окнам, псих срывал с себя одежду до нитки, выбегал в коридор (когда нянечка мыла пол, он с дурацким хохотом опрокидывал ведро и шлепал голыми пятками по лужам), если санитары мешкали и не сразу его хватали, то он носился по коридору и вопил, что все врачи - евреи и что он из автомата убьет Ясира Арафата за всех евреев свободной Палестины.
В зловонном сортире этой психушки с тремя так называемыми "самосмывающимися" дырками вместо унитазов невозможно было представить себе идиллическую сцену, происходившую в туалете клиники пограничных состояний на улице 8-го марта, когда Миша Лунин увлеченно читал Пекарю лекцию о крито-микенской культуре, которой тогда он увлекся, и проходивший мимо псих, бросив окурок, заслушивался, а потом каждый раз, встречая Мишу, интересовался у него: "Ну, как там поживает крито-микенская культура?"
В канун Нового года один псих-горбун изо всех сил тужился, надувал желтый шарик, а тот возьми и лопни. Его сосед по койке меланхолично заметил: "Вот один был шарик, да и тот лопнул!.."
2.
Был один странный эпизод, случившийся с Луниным в Абрамцево, когда он только-только поступил в психушку. Мишу после энцефалограммы отправили на собеседование с психологом. Та надавала ему кучу каких-то тестов. Он рисовал рисуночки. Потом эта женщина, несколько поблёкшая блондинка, начала выяснять смысл загадочных рисунков Лунина. Он вполне простодушно объяснил ей:
- Вот звезда - символ человека, в нее вписываются руки, ноги и голова, а вот перевернутая звезда... Она стоит на одном углу. Это внизу козлиная борода, а сверху - рога. Перевернутая звезда - козел с рогами, или чёрт...
