Психологиня изумилась образованности Лунина, но потом разговор с ней пошел наперекосяк. Блондинка, медленно подбирая слова, сказала Мише:
- Вы только не обижайтесь... Вас не пугает... такая перспектива: все время попадать к нам, то есть в такие заведения, как у нас?..
- То есть? - не понял Миша.
- Да потому что все эти ваши рисунки... вы думаете, это шутки... это не шутки... Это очень серьезно!
- Я дурака валяю!
- Это вы думаете, что дурака валяете... А на самом деле вы на пороге серьезной болезни... Я вам не шутя это говорю! Все эти ваши рисунки вас к добру не приведут... Если только вы не придете в церковь... Не окреститесь...
- Вы - врач - мне это говорите?! - Миша обалдел. - Вы верите в Бога?
- Что, вы думаете, если я в белом халате, то я и в Бога не могу верить... Ошибаетесь!
- Знаете, я прочел много книг... Церковь меня не слишком привлекает...
- Жаль... жаль... Очень жаль...
3.
Маман не пускали к Мише. Она приезжала ежедневно и писала ему записочки. На пятый день экспертизы маман привезла письмо от мадам, которое пришло по ивантеевскому адресу. Мадам, не зная, что Миша в психушке, писала, что не может без него жить, что она поняла это за те полтора месяца, которые они не виделись. Писала, что после последнего их разговора, когда Миша фактически с ней разорвал, она долго думала, поняла его и простила его жестокость. Вот почему через два дня она поехала в Малаховку к Лизе Чайкиной (ее адрес она запомнила по письму, которым Миша махал перед ее носом).
Она нашла Лизу. Та пригласила ее в дом, напоила чаем. Мадам всё ей рассказала и просила Лизу Мишино письмо, которое она получит на днях, не вскрывать, а отдать Мише в руки в институте. Лиза обещала.
Лунин после письма мадам целый день ходил сам не свой. Даже разговор с лечащим врачом не произвел на него ни малейшего впечатления. Маман написала Мише, чтобы он не волновался, что Таня Остерман из Ганнушкина уже звонила главврачу Абрамцевской больницы и закатила тому жуткий скандал, строго предупредила, что если Мише не дадут нужный диагноз, то она им всем покажет, где раки зимуют. Миша однажды видел эту Таню Остерман, маленькую женщину с лицом танка Т-34. Такая может снести с лица земли не одно Абрамцево... Разговор с несколько взволнованным лысым психиатром, красневшим пятнами, был связан, как понял Миша, с этим звонком из Москвы.
- Ну как вам здесь? Ничего! Кормят нормально? Значит, жалоб никаких? Ну а в армию не хочется? Нет? Не волнуйтесь, мы вам поставим подходящий диагноз... Надо только чуть-чуть полежать... и всё будет в порядке...
Еще мадам в своем письме писала, что муж-керамист ее бьет. Ревнует к одному больному, бывшему кагэбэшнику, своему коллеге. Она ходила к врачу, взяла подтверждение от врача, что на спине, животе и руках у нее следы от побоев. Если он опять поднимет на нее руку, она вызовет милицию и предъявит эту бумагу. Но керамист запил и дома не появлялся уже неделю. Она с облегчением перевела дух, занялась воспитанием детей.
Миша пытался представить эту встречу мадам и Лизы Чайкиной - и не мог. Во всем этом ему чудилась какая-то "достоевщинка": Аглая и Настасья Филипповна, Екатерина Ивановна и Грушенька. Все эти встречи соперниц насчет раздела общего возлюбленного у Достоевского кончались плачевно. Миша всё яснее догадывался, что от мадам ему не уйти и что она его не отпустит никогда, а Лиза Чайкина как будто бы прощалась с Мишей, уходила за горизонт, таяла в утренних сумерках, представлялась маленькой, едва заметной точкой, от которой бешено мчащийся поезд удалялся всё быстрее и безвозвратнее.
4.
Все оставшиеся дни экспертизы Миша набирался решимости встретиться с мужем-керамистом и набить ему морду. Он воображал себе это и так и сяк, но обязательно Миша жестоко бил керамиста. Тот закрывался руками, плакал, просил пощады. Иногда в Мишиных видениях керамист ползал по полу и подбирал осколки своих очков.
Едва Миша вышел из Абрамцево с диагнозом в кармане, он не откладывая в долгий ящик позвонил керамисту (мадам должна была уехать на работу):
- Доброе утро! Это Иван? Это звонит любовник твоей жены... Миша меня зовут... Мы с ней вместе лежали в клинике неврозов... А потом на ноябрьские праздники она была у меня... в квартире... Она рассказала мне, что ты ее бьешь! Так вот что я тебе хочу сказать... по этому поводу... Ты - сволочь.
- Ты так полагаешь? - последовал с другого конца трубки удивленный вопрос.
- Я в этом убежден! - настаивал Миша. - Мужчина, - назидательно продолжал он, - не имеет права бить женщину! Иначе он козёл!.. Вонючий... Если ты этого не знаешь, я научу тебя хорошим манерам: приеду к тебе бить морду!
- Приезжай! Только не домой, а в мастерскую... Там нам будет удобней разговаривать... Дети мешать не будут... Да и Надежду сюда незачем...
- Какой адрес?
Керамист продиктовал Мише адрес и объяснил, как добраться. Они согласовали удобные друг для друга день и время.
Миша целый час обдумывал разговор с керамистом и пришел к выводу, что тот водит его за нос и что, если он приедет в условленный день к нему в мастерскую, керамиста там не будет: он будет сидеть дома на диване и хохотать над Мишиной наивностью. Такая перспектива привела Мишу в бешенство. Он принял решение немедленно ехать к керамисту и брать его за рога, пока он голенький.
Миша трижды бывал в квартире мадам. Он позвонил в дверь. Дверь медленно открылась. На Мишу смотрел мускулистый, хоть и сутуловатый, мужичок в синей майке с темно-соломенными волосами и пытливыми кошачьими серо-зелеными глазами, в которых блуждала легкая, немного застенчивая улыбка. Мише керамист, ибо это был, конечно, он, понравился с первого взгляда.
Впрочем, поскольку Лунин задумал его избить, он без предисловий, сильно размахнувшись, врезал керамисту куда-то между глаз. Удар был слабый, но за счет неожиданности керамист глухо вскрикнул и отпрянул назад, так что Миша влетел за ним в открытую дверь.
Из комнаты вышла мадам. Вид у нее был изумленный и встревоженный. Ее Миша никак не ожидал здесь встретить. По инерции Миша беспорядочно молотил руками, но теперь керамист уже защищался, и половина Мишиных ударов приходилось по рукам и в воздух. Неожиданно Миша получил встречный удар в нос и почувствовал, как у него из левой ноздри потекла кровь, вязкая и липкая.
- Ах, ты так! - выкрикнул керамист красивым, мелодичным баритоном (Миша вспомнил, как мадам рассказывала ему, что муж прекрасно поет романсы под гитару.). - Получай!
Миша почувствовал, что сильные руки керамиста (недаром же он мнет глину!) схватили его за волосы, нагнули лицо вниз, и оно стремительно встретилось с костлявым и острым чужим коленом. Миша на мгновенье потерял сознание, а когда очнулся, увидел, что они уже на балконе, и керамист перегибает через перила балкона его голову вместе с шеей. "Сейчас он сбросит меня вниз с одиннадцатого этажа, - вяло подумал Миша. - Что скажут маман, бабушка и тётка?"
