– Да-да, – засмеялся Джек. – Я полагаю, что ты тоже была своего рода бойцом, не правда ли? Солдатом «холодной войны».
Сколько же таких, как она, осталось теперь в стране? А в мире? Бывших бойцов идеологических битв, ветеранов бессмысленного сопротивления, которые ушли теперь в небытие, спрятались по своим квартиркам и ночлежкам, едва сводят концы с концами?.. Тех, кто когда-то считал себя настоящим воином, влияющим на судьбы человечества. Кто имел смелость бросать вызов сильным мира сего. Рядовые, шпионы, бойцы сопротивления, протестанты. В каком-то смысле Полли тоже относилась к их числу – к числу тех неудачников, которые проиграли «холодную войну». Полли боролась против НАТО с такой же страстью, с какой Джек эту организацию защищал. Но все это осталось теперь в прошлом, и битвы, в которых сражалась Полли, быстро выветривались из памяти людей, за исключением разве что тех людей, кто принимал в них непосредственное участие.
Все это Джек, разумеется, помнил, и вдруг ему нестерпимо, до глубины души захотелось хотя бы ненадолго вернуть то золотое время, когда под летним солнышком расцвела их любовь. Ему до боли захотелось снова увидеть ее обнаженной. Снова ослепнуть от ее молодости и красоты, которая была столь подлинной и совершенной, ничуть не испорченной всеми этими современными искусственными уловками. Так естественно, без всяких усилий эротичной, так непосредственно сексуальной. В те дни Джек всем своим существом рванулся к Полли, задыхаясь и дрожа от всепоглощающей, затопляющей его страсти, в которой сфокусировалось все его существо. Он больше не мог быть цельным, самодостаточным человеком, он был доведенным до отчаяния, напряженным существом, не знающим иного времени, чем мгновение, иной цели, чем заниматься любовью.
Полли поймала взгляд Джека, когда он украдкой оглядел ее вначале сверху вниз, а потом снизу вверх, на минуту задержавшись на ее ногах, голых почти до колен, а потом на неприкрытом воротником плаща треугольнике шеи.
– Знаешь, раз уж ты остался, – сказала Полли, – я пойду оденусь.
– Зачем? – спросил Джек.
26
А в это время на мокрой и пустой улице Питер все еще стоял на коленях перед сточной канавой, вцепившись руками в закрывающую ее металлическую решетку. На верхней губе его запеклась кровь, вытекшая из носа после полученного им удара дверью телефонной будки. Брюки пропитались насквозь жидкой лондонской грязью, на голову лил дождь.
Питер ничего этого не замечал.
Все его внимание было сконцентрировано на черной рукояти и блестящем стальном лезвии ножа, который лежал перед ним на глубине около трех футов. Его любимый нож пребывал в очень опасной позиции, готовый упасть с кирпичного выступа в эту заполненную водой городскую кишку. Его драгоценное средство самозащиты могло в любую минуту оказаться в глубине городского чрева.
– Сволочь. Сволочь. Мерзкая сволочь, – бормотал он запекшимися от крови губами сквозь горький привкус дождя.
27
Полли посмотрела на Джека. Что это он только что сказал? Чтобы она не беспокоилась о том, чтобы одеться?
Его взгляд был затуманен чувственным вожделением, и он сказал, чтобы она не беспокоилась об одежде. Она уже не знала, что и подумать. Он что, приглашает ее в постель? Вот уж это было бы верхом наглости с его стороны! Неужели он ворвался в ее жизнь только ради того, чтобы трахнуть ее как можно быстрее? Между прочим, именно так в первый раз у них все и получилось. Они просто были не в состоянии оторваться друг от друга. Снова взглянув на Джека, Полли была поражена открытием, что какая-то часть ее глубинной сущности была чрезвычайно взбудоражена перспективой немедленно оказаться в постели с человеком, который ее предал. Ее чувственная часть просто жаждала немедленно сдаться и выполнить все, что пожелает Джек. А почему бы и нет? Она взрослая женщина, она имеет право получить немного удовольствия, как и когда пожелает. К несчастью для этой чувственной части, ее интеллектуальная и эмоциональная части испытали ужас от такой перспективы и почувствовали себя разгневанными и оскорбленными. Но хуже всего чувствовала себя ее политическая часть: трудно было подобрать слова, которые могли бы выразить всю степень ее негодования. Неужели Джек думает, что может получить все, что ему заблагорассудится? Что он может сперва разбить ее жизнь на тысячу мелких кусочков, а потом подобрать один из этих кусочков, когда у него возникнет такая прихоть?
– Что ты имеешь в виду? – спросила Полли, вызывающе распрямляясь во весь рост. Это движение привело лишь к тому, что ее пластиковый дождевик поднялся еще выше и ноги обнажились еще откровеннее.
Вообще-то Джек не имел в виду то, о чем подумала Полли. Конечно, заниматься любовью – это хорошо, любовный экстаз – дело привлекательное. Как и у Полли, часть существа Джека очень желала начать с того, на чем они остановились много лет тому назад, и тут же отправиться в постель. Его чувственная часть просто жаждала провести остаток ночи с Полли так, чтобы по комнате прыгала мебель, а на кухне дрожала посуда. Но как и у Полли, его интеллектуальная часть выдвинула возражения: секс – это не то, ради чего он сюда пришел, или, во всяком случае, не то, что он здесь ожидал получить. Он хотел поговорить с Полли, обсудить с ней некоторые вещи, которые ему нужно было знать. Секс отнимет много времени, а у Джека его было не так уж и много. Он решил внести ясность в это недоразумение.
– Когда я сказал «Зачем тебе одеваться?», то имел в виду только одно: что тебе совершенно ни к чему одеваться, потому что совсем скоро тебе все равно придется раздеваться, – объяснил он.
Но это, разумеется, ни в коей мере не развеяло недоразумения.
– Что ты хочешь этим сказать?
Джек сделал еще одну попытку.
– Нет, я совсем не то имел в виду… То есть я хотел сказать, что не могу оставаться у тебя долго… Просто я не хочу тебя затруднять.
– И по этой причине ты разбудил меня среди ночи?
Полли, как всегда, ехидничала. Она заняла свою любимую язвительную позицию. Раньше Джек почему-то находил такую ее манеру очень привлекательной. Но теперь он уже не мог вспомнить, почему именно.
– У меня мало времени, вот и все.
– Ну что ж, я тебе очень благодарна, что ты уделил мне целых пять минут своего драгоценного времени после семнадцати лет абсолютного молчания, и к тому же сделал это в полтретьего ночи. Благодарности моей нет предела.
– Слушай! – сказал Джек, и голос его при этом звучал несколько жестче, чем он сам того хотел. – У меня мало времени. Я очень сожалею, но это правда. В любом случае, зачем тебе одеваться? Ты сейчас одета гораздо лучше, чем тогда, когда я тебя увидел в первый раз.
Оба они, Полли и Джек, находились сразу как бы в двух временных измерениях. В принципе они понимали, что находятся в «здесь и сейчас», и что стоит поздняя ночь, и их отношения, мягко говоря, обострены до предела. Но в то же время на мгновение оба вернулись в «тогда и там», в то потрясающее лето, когда в самой тени Армагеддона так победно расцвела их любовь. Их тропинки пересеклись еще до той встречи в ресторане на А-4, правда, тогда они еще об этом не догадывались. Из «долины смерти» к воротам лагеря однажды подъехал на джипе молодой красивый военный, и путь ему преградила прекрасная золотоволосая девушка, символ мира.
