Монахини в дальнем углу часовни не смели без разрешения приблизиться к матери настоятельнице, которая стоя на коленях пыталась удержать слабеющими руками бьющееся в конвульсиях тело юной своей племянницы. Страдания Ирэн потрясли мать Софью, но более того потрясли ее слова умирающей В их подлинности она почти не сомневалась, ибо все указывало на то, что в последние минуты земного существования Господь вернул несчастной рассудок — Но отчего же ты, Ирина, не пришла на помощь к матери? — вопрос этот почти против воли игуменьи сорвался с ее губ и прозвучал сурово и осуждающе, чего она в эти минуты искренне не хотела Однако юная женщина будто даже обрадовалась ему, спеша освободить душу от страшной тайны, единственной хранительницей которой была все эти годы — Да, да, ma tante, я не вступилась за бедную матушку и теперь дьявол грызет меня за это! Да! Да, я… О, как мне объяснить вам это, чтобы вы поняли меня Но дайте мне слово, что поверите мне! Умоляю! Поверьте мне Теперь ведь я не смогла бы лгать! Обещайте, умоляю — Говори, дитя С нами Бог, с нами крестная сила — Он, этот человек, … нет, вы совершенно не правы, что не признаете его и не верите мне — я точно знаю — это он, Рысев Он опоил меня каким-то зельем той ночью и я, понимаете, была как бы не я? Нет, вы не сможете меня понять! Господи, как же мне объяснить вам это! Я чувствовала себя другой женщиной Я была царица И был бой, и в этом бою надо было добыть корону А, maman…. Корона была у нее И она не хотела ее отдавать А это был моя корона О, как это страшно! Я не могу, не могу вам этого растолковать… Никто не поверит мне, и Господь не услышит Как страшно мне, и как больно Господи, тетушка, не оставляйте меня одну…
— Успокойся, Ириша, Господь слышит и понимает всех, кто говорит с ним Но что же было потом, кода матушка твоя отдала вам сокровища?
— Он, Рысев, он убил Стиву Он застрелил его из маленького револьвера и потом отдал его мне… И корону… Корону он тоже отдал мне Нет, тогда ведь он не обманул меня — он надел на меня корону Я стала царицей мира… Так сказал он А потом, … о как больно мне, …. потом я ничего не помню Потом ведь приехали вы, ma tante, и мы уехали сюда — Значит Степана убила не ты?
— Стиву? Нет. Нет, зачем бы мне убивать Стиву, он был без чувств Когда maman стала кричать так страшно, о тетушка, как страшно кричала maman, Стива упал в обморок и так и лежал на ковре, без чувств — Матерь Божья, Пресвятая Богородица, помилуй нас прости меня великую грешницу, и ты прости меня, Ирочка, тебя считала я убийцей родного брата — Нет, ma tante, клянусь вам, Стиву я не убивала Да не об этом теперь… Он, Рысев, здесь Понимаете здесь Он — убийца и Ворон Да, вот вспомнила я он-Ворон, посланец самого дьявола Матушка, здесь же святое место? Почему же он здесь? О, я знаю, он пришел за мной. Теперь уж за моею душою Матушка, неужто уж ничего нельзя сделать, и нет мне пощады и прощения?
Господи, как мне больно, но пусть будет эта боль, Господи, не отдавай меня Ворону в его когти, Господи! Вот же он, матушка, защитите меня, вот он — клюет мою рану!… Господи, защити меня от него!… Господи!… Господи дай мне еще хоть каплю сил! Одну только каплю! Знаю я: я, только я могу уничтожить его! Дай мне его, Господи Дай, Господи!… Дай мне…
Сил матери Софьи уже не хватало, чтобы удержать тело Ирэн, бившееся в жутких конвульсиях, приступы адской боли были таковы, что хрупкое тело молодой женщины корчилось в слабеющих руках монахини, то выгибаясь как натянутая тетива, то сплетаясь в тугой дрожащий клубок; на губах ее показалась кровавая пена Сознание, ненадолго возвращенное ей Господом, казалось снова покидает несчастную теперь уже вместе с самою жизнью. А, быть может, в эти последние минуты как раз дано ей было увидеть большее чем прочим смертным — до последнего издыхания своего, уже не способна будучи говорить, а только слабо хрипя, все жаловалась Ирэн на ворона, что клюет кровоточащую рану на теле ее и треплет железными когтями слабую отлетающую душу, словно готовясь доставить ее своему грозному повелителю.
Уже не опасаясь гнева настоятельницы и не ожидая просьбы ее, монахини, приблизились к ним и помогли матери Софьи сдержать последние страшные конвульсии Ирэн Наконец, тело ее, с неистовой какой-то силой рванулось последний раз, словно и впрямь пытаясь стряхнуть с себя терзающую его невидимую постороннему взору, птицу, обмякло, налилось вдруг свинцовой тяжестью и замерло навек Душа ее отлетела.
Монахини, беззвучно шевеля губами творили молитву, одна из них опустила ладонь на лицо новопреставленной, закрыв неземной красы ее фиалковые глаза, две другие спешили распрямить сведенные судорогой руки и сложить их молитвенно на груди, согласно христианскому обычаю Голова покойницы недвижима и безжизненна все еще лежала на коленях несчастной тетки своей, которая была так бледна, что казалась сама вот-вот лишиться чувств Красноармейски штык вонзившись в плечо матери настоятельницы, рану сотворил небольшую и неопасную для жизни, но пока вершились все страшные события в келье племянницы, мать Софья потеряла изрядное количество крови — перевязать себя она дала лишь под сводами монастырской часовни. Однако не телесным состоянием своим заняты были в эти минуты мысли игуменьи В ушах ее стоял предсмертный хриплый шепот Ирэн, который исторгала она будто из самых глубин, несчастной грешной души своей "
Ворон, — стонала несчастная, — Ворон" Имя это заставило содрогнуться и праведную душу игуменьи Софьи. Тому была причина — Вороном звали в их тайном революционном кружке погубившего ее человека, ставшего к тому же отцом мертворожденной ее дочери. Сейчас перед глазами матери Софьи стоял образ его, памятный и теперь до самой малости — тонкой морщинки у глаз Но и другое лицо видела она-то что взглянуло на нее с фотографической карточки, принесенной пугливым судебным следователем Хныковым Прямо перед собой, остановившимся и будто невидящим взглядом смотрела мать игуменья — но, напротив, видение ее было ясным и отчетливым — в холодном полумраке монастырской часовни два эти лица сливались воедино.
— Возможно ли, Господи? — мысленно обратилась она к Создателю и словно ища его ответа впервые внимательно посмотрела на мертвое лицо племянницы, чья голов по-прежнему покоилась на ее коленях Перенесенный страдания преобразили лицо Ирэн — оно осунулось, прекрасные черты заострились, заметны стали глубокие морщины прорезавшие смуглую кожу, которая приобрела уже заметный даже в полумраке часовни землистый оттенок смерти Но было еще нечто, что заставило мать Софью надолго задержать взгляд на мертвом лицеоно не обрело покоя, не было в застывших навеки чертах отрешенности, свойственной лицам навсегда покидающим этот мир Напротив, мертвая Ирэн, казалось хранит внутреннее напряжение, словно ожидает чего-то или кого-то напряженно вслушиваясь в окружающее ее теперь вечное безмолвие и готова она в любую секунду услышав ей лишь одной ведомый сигнал или призыв, разорвать пелену небытия и вырваться вновь в этот мир, дабы довершить нечто, чего не успела в этот раз, но что обязательно должна свершить Долго смотрела игуменья Софья на застывшее уже холодной маскою лицо Ирэн, а потом в ужасе отшатнулась от племянницы — Нет, Господи, не обрекай душу ее на эту муку и этот страшный грех Прости ее, Господи, хоть и великая грешница предстает перед тобой в этот миг! Ты милосерд, Создатель, освободи ее от страшной кары своей!
