– Что-то не слышно в твоём голосе особого сочувствия.
– Возможно, потому, что я думаю о маме.
– Дорогая, я всё прекрасно понимаю, но не могла же ты надеяться, что отец проведёт остаток жизни в трауре.
Бен склонился над раковиной, нарезая спаржу с пугающим проворством. Мой кот Тобиас, приняв барабанную дробь ножа за выстрелы, возвещающие о начале третьей мировой войны, взлетел на верх буфета, откуда неодобрительно уставился на меня.
– Тебе, Бен, хорошо говорить – твои Папуля с Мамулей живы и здоровы.
Я извлекла из холодильника сыр и помидоры для сандвичей и принялась кое-как кромсать хлеб. Фредди не умрёт, если бутерброды выйдут слегка кривоватыми. Он рад любой еде. Сунув в рот корку, я гневно взглянула на спину мужа, который прекратил издеваться над спаржей и теперь засовывал её в кастрюльку. Я знала, что он не любит, когда ему мешают колдовать над плитой, особенно если речь идёт о голландском соусе, но в меня словно бес вселился.
– Не то чтобы я завидую тебе…
– Возможно, после недели, проведённой в компании наших отпрысков, Мамуля с Папулей перестанут являть образец счастливой старости.
– А вот моя мама наверняка была бы без ума от Розы и близнецов.
– Не сомневаюсь. – Бен отложил в сторону поварёшку и обнял меня. – Её смерть была трагедией, но, уверен, она не хотела бы, чтобы твой отец провёл остаток жизни, оплакивая утрату.
– Она была нежным и любящим созданием!
– Вспомни, что Харриет тоже мертва.
– Это не оправдывает её наглые шашни с моим отцом.
– Но это ведь не она, а он говорил о свадебных колокольчиках.
– Небось решила, что заарканила богатого повесу.
Я высвободилась из объятий мужа.
– Если Харриет была записной интриганкой, то должна была сообразить, что твой отец живёт в дешёвых пансионах вовсе не по причине экстравагантности.
Слёзы щипали мне глаза.
– Бен! Весь последний час я изо всех сил старалась забыть ужасные слова отца.
– Какие? – Бен покосился на спаржу, недовольно булькавшую в кастрюле.
– Он сказал, что мама была солью земли.
– Весьма лестная характеристика.
– Правда? – Слёзы проворными бусинами катились по моему носу. – Тогда я с ужасом думаю, что ты станешь говорить обо мне после моей трагической смерти.
– Элли! – На лице Бена были написаны замешательство и раздражение.
– По-моему, именно так отзываются о заплесневелых секретаршах, которые за сорок лет не сделали ни одной ошибки.
Возмутительно, если приходится объяснять очевидное. Мою мать можно было назвать кем угодно, только не солью земли. Она совершенно ничего не смыслила в практических вопросах. Мамочка не могла открыть консервную банку, не заглянув в инструкцию и поваренную книгу. Она думала, что выражение «заправить кровать» означает какой-то сложный монтаж, для которого у неё нет необходимых инструментов. И мама ровным счётом ничего не понимала в деньгах. Наверное, она свято верила, что денежки растут на деревьях. Но зато во всём остальном разбиралась прекрасно. Она никогда не пилила отца и никогда не требовала, чтобы он нашёл себе работу. Она делала чудесных кукол и рисовала на стенах фантастических зверушек. Мама считала, что лучшее место для жизни – это мир книг. Она обожала Моцарта и «Битлз». И её ничуть не беспокоили причуды других. Даже когда клептомания тётушки Лулу, родительницы Фредди, переходила все границы, мама лишь улыбалась. Она говорила, что если уж тётушке Лулу непременно надо воровать, то пусть она крадёт у родственников, которые не станут сажать её в каталажку. Надо ведь помнить о малыше Фредди и дядюшке Морисе, пусть он и полное ничтожество.
У моих ног приземлился пушистый комок. Тобиас, несмотря на все свои выкрутасы, отлично знал, когда я больше всего в нём нуждаюсь. Детям плакаться нельзя. У мужей могут быть вещи поважнее, например голландский соус. Но коты созданы для того, чтобы в самую горькую минуту уткнуться в их шерсть лицом.
Бен вытер слёзы с моей щеки и пихнул в рот кусочек сыра. Я чувствовала себя использованным носовым платком.
– Спасибо.
– Элли, ты всегда говорила, что твой отец обожал твою мать.
– Я и впрямь так считала, но теперь думаю, что никогда его не знала. Тебе не показалось, что в этой любовной истории, случившейся на исходе лета, кроется нечто большее?
– В каком смысле?
– Что моего отца вовлекли в какую-то зловещую историю?
– И как это ты пришла к столь необычному выводу? – Бен выглядел обеспокоенным.
– У тебя что, соус свернулся? – сдержанно осведомилась я.
– Нет, дорогая, это кровь у меня от тебя сворачивается.
– Да? Так-то ты доверяешь моей интуиции.
Я раздражённо отшвырнула ни в чём не повинного Тобиаса. Тот, ясное дело, оскорбился и нырнул под стол. Движимая раскаянием, я налила в блюдце молока, поставила ему под нос и предприняла героическую попытку взять себя в руки. Как можно рассчитывать на то, чтобы Бен понял причину моего беспокойства, когда я сама в ней не уверена?
– Мне не понравилось, что папа упомянул о цыганке.
– О той, что гадала Харриет? Обычный цыганский вздор. – Бен выдавил в соус лимонный сок и плотоядно улыбнулся. – Вода и чёрные кошки! Могла бы придумать что-нибудь пооригинальнее.
– Та цыганка сказала ещё кое-что и, по словам Харриет, попала в самую точку.
– Каждый из нас способен на удачные догадки.
Именно это я твердила себе сегодня днём на Рыночной площади. Образ цыганки был так ярок, что мне на миг почудилось, будто я смотрю в её тёмно-карие глаза, вдыхаю дым её сигареты. Я вновь накинулась на хлеб.
– И та женщина сказала Харриет, что она самая настоящая цыганка.
– Ну и что?
Бен покончил с голландским соусом и теперь глазел на кастрюлю со спаржей, выжидая момент, чтобы снять её с огня. Прошло несколько томительных мгновений, прежде чем он опять заговорил. И голос его звучал до отвращения беззаботно.
– Наверное, эта гадалка входит в цыганский профсоюз, который требует от своих членов уведомлять клиентов, что те имеют дело не с каким-то дешёвым сбродом, а с настоящими профессионалами.
– Ну, я не сказала бы, что это было дёшево.
– Откуда ты знаешь?
– Сегодня я тоже беседовала с цыганкой. – Отодвинув тарелку с сандвичами, я поставила локти на стол и подпёрла ладонями подбородок. – Именно об этом всё время и порываюсь тебе рассказать. Цыганка с нашей Рыночной площади так и заявила: «Я настоящая цыганка». Точь-в-точь как в рассказе отца. И она многое сообщила абсолютно верно: о смерти мамы, о том, сколько у меня детей, даже упомянула о третьем, который не имеет прямого отношения к нашей семье. И сколько я ни пытаюсь уверить себя, что это всего лишь совпадение, мне не удаётся.
