— Хорошо, — он в знак согласия кивнул головой и запустил руку в карман куртки, откуда извлек мелодично позвякивавший небольшой кожаный мешочек. — Подозреваю, если я даже попытаюсь остановить тебя, то ты уйдешь и без моего благословения. Итак, позволь мне сделать то, что в моих силах, — сказал он и быстро сунул тяжелый мешочек мне в руки.
Когда я было воспротивилась, он покачал головой:
— Мне следовало скопить значительно больше для твоего приданого. Спрячь его хорошенько у себя. Носи в кошеле один флорин — не больше, чтобы те, кто увидит монету, не вздумали ограбить тебя. Держи ухо востро, дитя, и, отправившись в дорогу, постарайся найти себе приятных попутчиков, которые скрасят тебе странствие. Если тебе повезет с погодой и дороги не будут запружены, ты доберешься до города за полутора суток.
— Не тревожься, — произнесла я, пряча мешочек. — Мой наряд послужит надежной защитой, и я буду следовать всем твоим советам. Леонардо непременно возьмет меня. А если нет, подыщу себе другую работу в замке и буду упрашивать его, пока он не переменит своего решения. Как бы то ни было я обязательно дам о себе знать.
— Стало быть, решено, — сказал он и, редкий случай, прижал меня к себе.
— Что решено? — осведомилась матушка, входя в комнату и с любопытством посматривая на нашу нежную сцену.
Виновато вздрогнув, мы завершили непривычное выражение чувств и отступили друг от друга. Батюшка для приличия кивнул мне головой, а затем обратился к матушке:
— Не беспокойся, Кармела, я всего лишь говорил нашей дочери о том, что ее ожидает в новой жизни. Она будет сильно отличаться, и ей следует быть готовой к этому.
— Фу, это обязанность матери, — раздраженно проговорила она и подошла ко мне. Взяв меня за руку, она усадила меня на небольшой табурет возле очага, а сама расположилась в кресле напротив меня.
— Теперь забудь все, что твой отец только что говорил тебе, — величественно произнесла она, давая мужу знак удалиться, — и позволь мне рассказать о том, что тебе следует знать.
Именно от такой беседы я и хотела уклониться. Увлеченная собственными замыслами, я была застигнута врасплох, и мне не оставалось ничего другого, как сидеть и внимать ее разглагольствованиям. Я с изумлением и некоторой тревогой выслушала ряд ее наставлений, касавшихся в том числе и более обыденной стороны того, что она назвала обязанностями жены.
— Наслаждайся, как можешь, но не ожидай слишком многого, — была ее искренняя характеристика этой особой роли.
Столь же пряма она была и в остальном.
— Самое важное в браке — выказывать мужу уважение, позволять ему считать, что он является главой семейства, — с пренебрежительным фырканьем сказала она, давая ясно понять, что ни одному мужчине такая задача не по плечу. — Никогда не бери его вещей или, по крайней мере, не ройся в его бумагах, не то он догадается, что ты во все суешься. И постоянно помни о том, что, хоть ты, возможно, и умнее его, это ничего не значит. Жена должна быть покорной, пускай от этого и бывает такое же кожное раздражение, как от несвежего белья.
Хоть я и покраснела слегка при последнем нескромном замечании, ее мрачный взгляд на супружество только укрепил мою решимость не связывать себя подобным обязательством. Я невольно почувствовала жалость к ней, попавшей в ту сеть, из которой я скоро выскользну. Когда я попыталась выразить хоть часть того, что испытывала, она покачала головой, и ее губы тронула улыбка.
— Фу, мы с твоим отцом — дело другое. Он принадлежит к числу немногих мужчин, понимающих преимущества обладания мудрой женой; он не отвергает моей роли в супружестве, — она пожала плечами. — Он искусный столяр, я отдаю ему должное, только я распоряжалась недурными его заказами и искала ему богатых покровителей, щедро вознаграждавших нас многие годы и позволивших нам дать тебе приданое.
При последнем упоминании о свадьбе, которая — и мать об этом еще не знает — не состоится, я испытала слабое чувство вины. В утешение я сказала себе, что, возможно, она потратит часть свадебного приданого на себя. Ее откровенный разговор открыл мне глаза, и теперь мне было понятно, что она управляла нашим небольшим хозяйством так же жестко, как Моро — своим герцогством, и что делала она это без малейших усилий. Она, гораздо более синьора Никколо, заслуживала того, чтобы пожинать плоды многолетнего тяжкого труда.
Погруженная в собственные воспоминания, я вдруг услышала странный звук, донесшийся из слуховой трубы и вернувший меня на землю. Я застыла в изумлении, а затем осторожно приложила металлическую чашу к уху. Неужели мне просто послышался слабый шум из нее? Но разве такое возможно?
Я внимательно, ища следы непрошеного гостя, осмотрела территорию кладбища, хотя и была уверена в том, что, кроме нас с Леонардо, здесь никого нет. Хоть мысли мои на мгновение и унеслись вдаль, я ни на секунду не отводила взора от входа в склеп. И не видела, чтобы туда кто-нибудь вошел. Тем не менее тихий звук донесся из гробницы.
— У нас посетители, Дино? — осведомился Леонардо, моргая одним глазом.
Я неопределенно пожала плечами.
— Я никого не видела, кроме нас, — так же тихо ответила я, — но могу поклясться, что слышала, как… что-то… зашумело внутри склепа графа.
— Да?
С него слетели последние остатки сна, и он, перевернувшись на живот, вперил пронзительный взгляд во вход в гробницу. Мы расположились сзади и чуть ближе к каменному памятнику, поэтому у нас был, хоть и не без помех, прекрасный обзор, и мы видели, что двери склепа по-прежнему, как и тогда, когда ушли стражники, закрыты. Более того, если бы кому-то удалось открыть их, а мы бы этого не заметили, мы бы непременно услышали скрип петель.
Леонардо молча вырвал у меня слуховое устройство, поднял, призывая меня к молчанию, один палец и приставил металлическую чашку к уху. Его жест, впрочем, был ни к чему, ибо я едва могла дышать, так как ждала повторения того звука.
И он снова раздался, стон настолько громкий, что его страшное эхо услыхала даже я, хотя слуховое устройство было у учителя.
— Граф воскрес из мертвых! — задыхаясь произнесла я, и по моей спине пробежал холодок, как от ледышки. Леонардо и тот на мгновение растерялся, затем встряхнул головой и одарил меня суровым взглядом.
— Держи себя в руках, мальчик. Поверь мне, мертвые не оживают. Если и впрямь тот звук исходил от покойника, то это естественное явление, результат накопления жидкостей в трупе.
Однако едва он закончил свое объяснение, как жалобный крик повторился.
Я почувствовала, как краснею, и испугалась на мгновение, что потеряю сознание. Что касается учителя, его лицо помрачнело, если такое возможно, еще больше, и он, выругавшись, отбросил слуховое устройство в сторону.
— Дело требует расследования, — заявил он и вскочил на ноги. — Пошли, Дино, и не трусь, как девчонка. Пора уж выяснить, кто — либо что — там внутри вместе с графом.
