— Т-ты потребуешь от меня извинений? — заикаясь от ярости, пробормотан портной. Мотая подбородками, он сунулся ко мне, ожидая, верно, что я попячусь от страха либо прерву свою дерзкую речь.
Когда же я смело встретила его, он отступил на шаг назад и неожиданно рассмеялся.
— Великолепно, юный ученик, — фыркнув, сказал он, — поскольку ты столь красноречив и не робкого десятка, я признаю, что ошибся, и принесу свои извинения тебе и синьору Леонардо. Теперь же давай займемся делом, чтобы мои глаза больше не видели тебя.
Луиджи вернулся к рабочему столу, сунул руку в небольшую шкатулку, стоявшую на нем, и вытащил шнур с узлами, завязанными через равные промежутки. Держа его в одной руке, он провел по нему, ровняя изгибы, мясистыми большим и указательным пальцами. Потом, сухо улыбаясь, портной снова приблизился ко мне.
— Подойди, мальчик, мне надо снять с тебя мерку, чтобы нарядить тебя, как угодно Леонардо.
Догадываясь, что произойдет дальше, я отшатнулась назад.
— В этом нет необходимости, — воспротивилась я, машинально прикрывая скрещенными руками верхнюю часть туловища. — Уверен, что среди этих красивых нарядов для меня найдется подходящее платье.
— Фу, — он затряс головой, и его подбородки тут же закачались. — Неужели ты полагаешь, что я так мало горжусь своим ремеслом, что позволю тебе уйти в наряде, выбранном тобою? Твой хозяин велел мне, чтобы ты был одет как подобает, и я непременно исполню его наказ. Пошли.
Мне пришлось послушаться его, ибо он схватил своей мясистой лапой мою кисть и потащил меня на середину комнаты. Я заскрежетала зубами и позволила ему измерить ширину моей узкой спины, а затем расстояние от каждого плеча до кисти. Я сдерживала себя, пока он, неуклюже опустившись на колени, довольно долго измерял расстояние от бедра до лодыжек, а потом, охая и пыхтя, снова поднимался на ноги.
После каждого измерения, сделанного при помощи упомянутого выше шнура с узлами, он записывал его результаты на бумаге, лежащей на рабочем столе. В эти мгновения я с немым ужасом ждала, что после всех ощупываний и потыкиваний он, наконец, поймет, что мерку снимает с девицы, а не с юноши. Однако подозрение все не появлялось на его лице, по-прежнему выражавшем одно пренебрежение, и бешеный стук моего сердечка поутих. Да, я уже начала дышать свободней, когда портной, подняв голову, как я надеялась, от последней записи, объявил:
— Осталось снять одну мерку. Подними руки, мальчик, я измерю твою грудь.
Одно мгновение мне хотелось броситься вон из мастерской и никогда не возвращаться, но я знала, что Луиджи с радостью сообщит учителю о моем проступке. Поэтому я робко подняла руки и попыталась согнуться, чтобы моя грудь не так выступала. Однако портной, резко дернув, заставил меня, как норовистого жеребца, выпрямиться и, обвив шнуром верхнюю половину груди, сильно потянул его.
— Что такое?
Он подозрительно нахмурился и, отпустив шнурок, ткнул пухлым пальцем в подкладку на грудине.
— Ты чем-то обмотал свои ребра, мальчик?
— Ничем, — заикаясь, пробормотала я, извлекая из недр памяти оправдание, сочиненное мною в ту первую ночь, когда я надела мужское платье. — Видите ли, мои братья всегда смеялись надо мной из-за моей впалой груди, и поэтому я, желая выглядеть более мужественно, стал обматываться куском ткани. Прошу, синьор, дело только в тщеславии.
— Да ну!
Портной еще больше нахмурился и, промолчав, направился к рабочему столу, где записал результаты последнего измерения. Я опустила руки и снова чуть сгорбилась. Ну же, быстрей подгоняй одежду, мысленно требовала я от него, радуясь, что мерки наконец сняли и я, очевидно, выдержала заключительное испытание, вызвав лишь легкое сомнение, да и то уже рассеявшееся. Когда Луиджи подберет подходящее по фасону и размеру платье, я, потребовав, унесу его к себе. Там я наряжусь сама, не чувствуя больше на себе рук портного. Еще немного терпения, и пытке конец.
И вдруг, без предупреждения, портной повернулся и по дугообразной траектории ударил меня кулаком прямо в промежность.
— Ой, — воскликнула я от удивления и боли, спрашивая себя, чем заслужила столь подлое нападение. Через мгновение, когда довольная ухмылка скользнула по его лицу, я поняла свою ошибку. Вспомнив не раз виденную картину, когда кто-нибудь из моих братьев в детстве дрался, я быстро схватилась между бедер и, издавая, будто от жестокой боли, стоны, рухнула на колени.
Я запоздала с выходом на несколько секунд. Хоть я и мычала, как теленок, Луиджи все равно схватил меня за загривок и поднял на ноги.
— Брось притворяться, парень. Или мне лучше называть тебя девушкой? — проревел он и встряхнул меня.
— Я-я не понимаю вас, — пролепетала я. — Меня зовут Дино, и я…
— Замолчи! Не издевайся над моим рассудком, — оборвал портной. — Я одел немало женщин и способен узнать ее, когда вижу ее, пускай и в мужском костюме. — Он замолчал, гневно запыхтел и затем продолжил: — Что, твой хозяин собирается сыграть надо мной шутку, выставить Луиджи на посмешище? Посмотрим, станет ли Моро смеяться.
— Нет, нет, синьор… молю! — задыхаясь, выпалила я, хватая его за рукав жакета, когда он намеревался удалиться. — Леонардо ничего не известно, клянусь. И это не розыгрыш.
Поколебавшись, он повернулся ко мне, сложив мясистые руки на животе.
— Ну же, продолжай, — холодно произнес портной, и его брови опустились почти к самому носу, напоминающему по форме картошку.
Я глубоко вздохнула, сознавая, что мне дана всего одна попытка, чтобы успокоить и привлечь этого человека на свою сторону; в противном случае моему маскараду скоро конец.
— Верно… я женщина, — неуверенным голосом начала я. — Мое настоящее имя — Дельфина делла Фациа, и родилась я в городке, лежащем не так далеко от Милана. Я надеюсь, что однажды стану великим живописцем… однако, не послужив у еще более великого художника, я не смогу научиться тому, что мне следует знать.
Я остановилась, вспомнив, что у Луиджи тоже есть подмастерья, и он, разумеется, знал о взаимоотношениях ученика и учителя.
— Вы бывалый человек, синьор Луиджи. Вам известно, что немногие мастера берут женщин в подмастерья. Конечно же не при дворе. И вот когда мне представилась возможность обучаться у Леонардо, я не могла упустить ее. Мне пришлось притвориться юношей, иначе бы он не взял меня в свою мастерскую.
— И только поэтому ты пустилась на обман? — приподнимая бровь, осведомился Луиджи. — Ты не из тех странных женщин, предпочитающих быть мужчиной и настолько перенимающих мужские привычки, что даже ищут себе жен?
— Конечно же нет! — Я почувствовала, как при мысли о столь противоестественной наклонности мои щеки заливаются краской. Да и, кроме того, ни о чем подобном я до сего момента и не слышала. Я решительно продолжила: — Я вполне довольна принадлежностью к своему полу, синьор, и пошла на обман лишь потому, что хотела усовершенствоваться в своем искусстве. Будь у меня возможность изучать его в облике женщины, я бы, разумеется, не затевала весь этот маскарад с переодеванием.
