Не знаю, как мне удалось сохранять непринужденный вид во время ужина. Но как только с трапезой было покончено, я выскользнула из-за стола и поспешила обратно в мастерскую.
Через несколько минут я уже стучалась в дверь Леонардо. Он сидел на столе перед знакомой шахматной доской. По всей видимости, он играл сам с собой, как и графиня Феррара, двигая сначала белую фигуру, а затем черную. Продолжая обдумывать следующий ход, он жестом указал мне на скамейку напротив, затем, передвинув белого епископа на несколько клеток по диагонали, он оттолкнулся от стола и обратил внимание на меня.
— Это шахматы графини! — воскликнула я.
Он кивнул.
— Графиня отдала их мне, когда я проводил ее в ее апартаменты. Она сказала, что больше никогда не сможет наслаждаться ими, но хочет, чтобы они попали к тому, кто сможет по достоинству оценить их красоту.
— Так что теперь будет с ней? Понесет ли она наказание за содеянное?
Я считала, что все-таки она должна быть наказана, хотя какая-то часть меня возражала, что всему виной ее безумие и что, возможно, пренебрежение и неверность ее мужа ввергли ее в это ужасное состояние.
К моему удивлению, Леонардо покачал головой.
— Лодовико решил, что для признания ее вины недостаточно доказательств, а ее самообвинения вызваны сумасшествием. Он отправил ее обратно к ее семье во Флоренцию и запретил возвращаться сюда.
Я раздраженно встряхнула головой.
— Но кого же он тогда предъявит двору в качестве убийцы своего кузена? Не графиню же ди Мальвораль?
— Ах да, графиня Мальвораль. — Язвительная улыбка заиграла на его губах. — Кажется, синьора получит то, к чему она так стремилась. Ее муж назначен послом во Франции вместо Орландо при условии, что он увезет жену в это прекрасное королевство. И в то время как граф может вернуться домой, в Милан, если герцогу будет угодно, то графиня лишена этой возможности… до тех пор, пока не настанет ее черед занять место в усыпальнице Сфорца.
— Но что, если графиня и господин Виласс снова объединят усилия? В следующий раз им, возможно, удастся убить архиепископа или даже самого герцога.
— Не беспокойся на этот счет, — ответил учитель. — Держу пари, что французский посол скоро потеряет свою должность, и вполне возможно, свою голову.
Я внутренне содрогнулась, представив посла, склоняющего голову над плахой и падающего жертвой мастерского удара палача. Но господин Виласс заслужил подобную участь, замышляя убить архиепископа, пусть даже его план обернулся провалом.
— Итак, остался один Ренальдо. Что будет с ним?
— Боюсь, что он не сможет сопровождать свою любовницу во Францию, — сказал Леонардо. — Ознакомившись с уликами, герцог решил, что Ренальдо лжет, утверждая, что, когда нашел графа, он был уже мертвым. И так как никто не может подтвердить его слова, и к тому же Ренальдо признался в убийстве юного Лоренцо, следовательно, убийцей графа Феррара является именно он. Поэтому завтра он понесет наказание за все свои злодеяния.
Я и не думала печалиться об участи Ренальдо, учитывая, что чуть не стала его второй жертвой.
— Думаю, не имеет значения, что он будет казнен за совершение двойного убийства, в то время как на его совести только одно, — задумчиво проговорила я. — Или все-таки герцог прав? Возможно ли, что безумие заставило графиню оговорить себя, и на самом деле она не убивала своего мужа?
Леонардо отрицательно покачал головой.
— Помнишь шкатулку, которую мы искали в ее спальне? Следуя внутреннему позыву, я вернулся в усыпальницу и нашел ее там. Она оставила ее под нишей, как своего рода подношение. Поскольку я подозревал, что в ней могут оказаться не только драгоценности, я открыл ее.
Я сразу поняла, что графиня могла прятать в шкатулке. И все-таки от его слов у меня по телу пробежала дрожь.
— В шкатулке, которую она так ревниво оберегала, была вторая желтая перчатка, также забрызганная кровью. Я положил обе перчатки в шкатулку, закрыл ее и отдал герцогу, а ключ выбросил в колодец по возвращении в замок.
Итак, последняя недостающая часть этого пазла встала на место. Я вздохнула и, подперев рукой подбородок, хмуро уставилась на шахматную доску. Отныне при виде фигуры королевы я всегда буду вспоминать трагическую судьбу женщины, которая никогда не была счастлива, и скорее всего, никогда уже не будет.
Эта мысль пробудила во мне воспоминание о ее словах, произнесенных возле усыпальницы. Леонардо не упомянул о них, без сомнения занятый более важными делами, но я знала, что должна поднять этот вопрос, чтобы избежать подозрений в будущем.
— Есть кое-что, чего я не могу понять. Как графиня могла принять меня за девушку? — спросила я, постаравшись, чтобы в моем голосе прозвучала обида, которую, несомненно, должен был бы почувствовать мальчик моего предполагаемого возраста.
Леонардо пристально посмотрел на меня, и внезапно я испугалась, подумав, что совершила ошибку. Что, если его наметанный глаз художника уже разглядел то, что я так долго скрывала? Но, к моему удивлению, он произнес:
— Я понимаю твое беспокойство, милый Дино. Я тоже считался красавчиком в юности. К несчастью, люди склонны делать определенные… предположения, если какой-нибудь юноша куда более красив, чем другие. Но я вышел относительно сухим из воды, и у тебя тоже все будет хорошо.
Он улыбнулся мне.
— На самом деле это я должен чувствовать себя оскорбленным, что графиня посчитала меня настолько старым, чтобы иметь дочь твоего возраста. Очевидно, я уже не тот прекрасный юноша, каким был раньше.
— Вы самый красивый мужчина при дворе, — запротестовала я и тут же вспыхнула, осознав, как это, должно быть, прозвучало.
Но ему, видимо, польстил этот комплимент, поскольку он не стал возражать. Он взял нарисованные некогда нами пастельные наброски разносчиков, которые лежали на столе возле доски, и, развернув их, придал лицу критическое выражение.
— Боюсь, мой мальчик, что тебе необходимо поработать над умением рисовать волосы. Они должны виться и ниспадать, словно морские волны. Здесь они больше напоминают кусты опавшей ежевики. Но в целом вполне удовлетворительно. Если хочешь, можешь забрать рисунок.
Я взяла бумагу и застенчиво спросила:
— Могу ли я забрать и ваш рисунок, чтобы использовать его как образец?
— Великолепная мысль, мой мальчик! Бери оба и начинай учиться сегодня же вечером.
С этими словами он отпустил меня и вернулся к игре. Я аккуратно сложила наброски и засунула под жакет, затем обернулась.
— Ну, я пойду, — тихо сказала я. — Доброй ночи, учитель.
— Доброй ночи, мой мальчик, — пробормотал он с отсутствующим видом, делая ход знакомой белой королевой.
Я уже была у двери, когда он вдруг обратился ко мне.
— Скажи, Дино, ты хотел бы научиться хорошо играть в шахматы? — спросил он, указывая на доску.
