И потом, даже если она заявит о своем нежелании выходить замуж, это ничего не изменит. Герцог все равно ее заставит. И в то время как простая девушка может исчезнуть и начать новую, такую же простую жизнь, графине это не так просто сделать — на самом деле, это практически невозможно, — ведь она выросла в роскоши и привыкла к слугам, беспрекословно выполняющим любое ее приказание. Даже ради любви она не смогла бы жить иначе.
Я испытала к ней некоторую долю сочувствия и спросила:
— Вы не хотите написать капитану и рассказать ему о случившемся?
— Да, нужно сделать это немедленно.
Вытерев слезы, она достала из корсажа сложенный вчетверо батистовый платок.
— Я уже написала записку, — сказала она, протягивая мне кусок ткани, тихо шуршащий аккуратно вшитой в него бумагой. — Отдай ее ему и расскажи, что я только что тебе сказала. Но поторопись, пока Грегорио не уехал вместе со своими солдатами. Они Должны встретить герцога Понтальбу недалеко от города и сопроводить его в замок.
Я кивнула и вскочила на ноги.
— Я успею, — пообещала я, засовывая платок в Рукав.
Она улыбнулась и взяла меня за руку.
— Я знаю, что могу тебе доверять, Дельфина. Я благодарна синьору Леонардо, что он прислал мне тебя.
Я присела в реверансе и выдавила из себя улыбку, хотя меня вновь затопило чувство вины. Мне оставалось только молиться, что она никогда не узнает о моем обмане… сначала шпионка у нее в доме, потом тайная соперница в борьбе за любовь капитана.
Было раннее утро, роса еще не высохла, и, выйдя на улицу, я сразу же замочила башмаки. Спеша к башне у главных ворот, я увидела возле конюшни с дюжину запряженных жеребцов, их лоснящиеся спины покрывали цветастые попоны, поверх которых были надеты седла и сбруи искусной выделки. Разумеется, Моро желал, чтобы его бывший враг был встречен с помпой, лучшими представителями его славной и грозной армии, и не имело значения, что война уже закончилась.
Я с облегчением увидела, что караул у ворот держали двое солдат, с которыми мне еще не приходилось встречаться. Меньше всего на свете мне хотелось снова увидеть тех грубых наемников. Моя просьба о разговоре с капитаном была встречена пожатием плеч со стороны более крепкого солдата из этой пары.
— Если поторопитесь, то застанете его в казарме, — равнодушно протянул он.
Он показал пальцем на одно из сводчатых отверстий в стене, очевидно ведущего к тому месту, где были расквартированы солдаты. Указанный им проем вел к тяжелой, обитой железом двери. Молясь, чтобы в следующую секунду я не оказалась в бараке, полном солдат, я неуверенно постучала в дверь.
Приглушенный голос пригласил меня войти, но все же моя рука замерла возле дверной ручки, поскольку я на мгновение задумалась о пристойности подобного поведения. Конечно, я оставалась наедине с учителем в его апартаментах, но я для него была Дино. Как я подозревала, встреча наедине с Грегорио в его комнате будет проходить несколько иначе. Но я одернула себя, вспомнив, что нахожусь здесь по поручению графини и должна вести себя соответствующе.
Должно быть, я слишком долго пребывала в раздумьях, стоя под дверью, поскольку внезапно ручка под моей ладонью повернулась. Прежде чем я успела отступить, дверь распахнулась внутрь, потянув меня за собой, и я оказалась в объятиях Грегорио.
— Какой приятный сюрприз, — сказал он, усмехнувшись. — Я думал, это кто-то из моих солдат, а вовсе не прекрасная дева. Что привело тебя сюда в столь ранний час?
Я заготовила вполне приемлемый ответ на этот вопрос, но моя решимость испарилась, как только я осознала, что он стоит передо мной, одетый в штаны, сапоги и ничего более. Мои благие намерения вовсе не укрепились, когда он притянул меня ближе к себе и закрыл дверь.
— У м-меня записка от графини, — проблеяла я наконец, не осмеливаясь посмотреть ему в глаза. Поэтому все, что мне оставалось — это зачарованно глядеть на его обнаженный торс.
Его почти безупречно гладкую золотистую кожу, под которой играли рельефные мышцы, портил лишь красноватый шрам на левом боку и странной формы Родимое пятно под сердцем. Как я догадалась, этот шрам остался от раны, которая заставила его вернуться домой несколько месяцев назад. Что до родимого пятна, казалось, оно было сотворено не природой, а человеческой рукой.
«Солнце», — с удивлением подумала я, с трудом сдерживая желание коснуться его рукой.
Ведь стоит мне только поддаться этому кажущемуся невинным искушению, и я окажусь побежденной куда более опасными желаниями.
— Записка может подождать, по крайней мере некоторое время, — тихо сказал он, притягивая меня ближе к себе, так что я оказалась в стальном кольце его сильных мускулистых рук. Говоря, он касался губами моего уха, заставляя меня дрожать. Тепло его тела расплавляло мою решимость сопротивляться.
Внезапно дверь затряслась под ударами тяжелого кулака, рассеяв наваждение.
— Капитан, вы просили сказать вам, когда все соберутся, — прогремел голос из-за двери.
Грегорио разразился проклятиями, в которых прозвучало разочарование с некоторой долей веселья. Он разомкнул объятия, отпуская меня.
— Кажется, это становится традицией, — сказал он с унылой улыбкой, качая головой, и крикнул солдату: — Пусть садятся на лошадей. Я скоро буду.
Его вальяжные манеры исчезли, уступив место собранности, с которой он пригласил меня в комнату.
— Боюсь, что мои апартаменты не столь роскошны, как у графини, — с иронией сказал он, — но ты можешь присесть, пока я одеваюсь. У тебя есть выбор между кроватью и скамейкой. Они одинаково неудобны.
Я предусмотрительно села на жесткую деревянную скамью возле простого деревянного стола. Он подошел к большому шкафу и начал вытаскивать оттуда одежду. Чтобы отвлечься от созерцания наиболее интересной части его полуобнаженного тела, я огляделась по сторонам.
Комната Грегорио и светлые меблированные апартаменты учителя, забитые книгами, бумагами, разного рода диковинами, отличались словно небо и земля. Жилье капитана было довольно аскетичным. Источником света служил один-единственный фонарь и несколько высоких узких окон, так что здесь всегда царил сумрак. Потемневшие кирпичные стены явно никогда не видели гобеленов, но были знакомы с мечами, щитами и доспехами, судя по коллекции, висящей возле широкого резного шкафа.
Он, а также упомянутые мной кровать, аккуратно заправленная коричневым шерстяным одеялом, стол и скамья являлись единственными предметами обстановки комнаты. Была еще полка на стене, на которой стояли кружка, чашка и тарелка. Все остальное, видимо, помещалось в шкафу.
Это было пристанище солдата, который нигде не задерживается надолго. Или, если бы не оружие на стенах, комната равно могла бы принадлежать и монаху.
К этому моменту он натянул чистую белую рубашку, длинный, красный с золотом камзол и привязывал к последнему черные короткие штаны. Рукава были Уже пришнурованы, и он выпустил белую ткань рубашки сквозь разрезы. Затем он повернулся ко мне.
