По прибытию в Петербург, Иван Алексеевич, попарившись в русской баньке и отоспавшись после долгого путешествия, решительно занялся устройством личных дел. В первую очередь, получив с должников деньги и причитающиеся проценты, внёс всю сумму на свой счёт в банк. После чего посетил биржу и в течение всего дня отслеживал колебание цен на пшеницу. Вечером усталый, но удовлетворённый, он пришёл в свою маленькую квартирку на Васильевском острове, и что-то долго считал на осьмушке бумаги. Когда утренняя заря позолотила серый петербургский небосвод, Иван Алексеевич с хрустом потянулся и, глядя в окно, громко сказал: «Пришло время поменять квартиру»!
На следующий день, к удивлению друзей, Иван Алексеевич неожиданно собрался и уехал в Нижний Новгород, откуда на торговом судне спустился вниз по Волге до самой Астрахани.
Через месяц, вернувшись в Петербург похудевшим и загорелым, Иван Алексеевич вновь посетил биржу и, убедившись, что цены на пшеницу упали, довольно потирая руки, вновь произнёс странную фразу о новой квартире. Вечером этого же дня Иван Алексеевич снял нумер в ресторации, куда пригласил известного на весь Петербург коммерсанта – купца первой гильдии Алексеева Акафия Ананьевича.
Был Алексеев известен не только коммерческим чутьём, но умением вести дела честно: лишнего не заламывал, но и своей выгоды не упускал. Дорожил Алексеев купеческим званием, поэтому отобедать с ним было не просто: не со всяким коммерсантом Акафий Ананьевич соглашался за один стол сесть. Однако приглашение Ивана Алексеевича принял. Очень уж Алексееву хотелось посмотреть на молодого человека, который в один вечер сто тысяч выиграл, да тут же их в рост и пустил. Уважал Акафий Ананьевич такой серьёзный подход к финансам.
Какими наливками угощал наш прадед купца, и о чём говорили два коммерсанта в ресторанном нумере, осталось тайной. Известно только, что на следующее утро Иван Алексеевич поехал в контору Алексеева, где получил от него ни много ни мало, а ещё сто тысяч рублей сроком на три месяца, под не очень большие проценты. По-божески поступил Акафий Ананьевич: лишнего не взял, но и своей выгоды не упустил.
На утро 12 августа 18** года Иван Алексеевич наметил «генеральное сражение». Поднявшись вместе с зарёй, Иван Алексеевич тщательно выбрился, испил кофею и, надев деловой аглицкий костюм, поехал в банк, где снял со своего счёта всю наличность. Из банка Иван Алексеевич прямиком отправился на биржу. На бирже уже начались торги, и вёрткие маклеры, пытаясь, перекричать друг друга, покупали и продавали не принадлежащий им товар. Среди этой суеты Иван Алексеевич отыскал знакомого маклера Федуненко, которого отвёл в сторону и добрых десять минут что-то шептал на ухо.
– Помилуйте, Иван Алексеевич! Какая пшеница! Цены каждый божий день падают. Урожай-то, говорят, небывалый, – удивлённо ответил на странное предложение опытный маклер.
– Вот и хорошо, что цены падают, – не смутился Иван Алексеевич. – Пока цены падают, надо покупать.
– Да ты по миру пойдёшь, мил человек! Я же тебе русским языком говорю: урожай небывалый! Ну, купишь ты пшеничку, и что? Сгниёт она у тебя, так как дороже ты её не продашь, а дешевле торговать – себе в убыток!
– Не сгниёт! – упирался Иван Алексеевич. – Покупай смело, – и назвал сумму.
Федуненко удивлённо покачал головой, но предложенная сумма комиссионных заставила ринуться опытного маклера в гущу торгов. Через час Федуненко по удивительно низким ценам скупил всё выставленное на продажу зерно. Биржа гудела, как улей, но всё было по чести, и торги приостановлены не были. Иван Алексеевич щедро расплатился с маклером и вечером того же дня отбыл в Нижний Новгород.
На следующий день специально нанятые приказчики стали свозить купленную пшеницу в арендованные Иваном Алексеевичем склады в Москве, Петербурге и Нижнем Новгороде. В эти дни не было в Петербурге ни одного трактира, в котором бы купцы, отдыхая после трудов праведных возле ведёрного самовара, не предрекали бы предприятию нашего прадеда крах, и только купец первой гильдии Акафий Алексеев был спокоен. Он твёрдо верил в молодого коммерсанта, в душе которого причудливо переплелись немецкая аккуратность и расчётливость с присущей русскому характеру жаждой оправданного риска.
Сам Иван Алексеевич, казалось, забыл о сделке. Находясь в Нижнем, он с удивительной напористостью стал ухаживать за Катенькой Николаевой – дочерью купца Николаева, пароходы которого плавали по матушке-Волге от Нижнего до самой Астрахани.
Катенька не имела аристократического воспитания и утончённой красоты петербургских модниц. Несмотря на богатство отца, девушка была воспитана по-простому, в купеческом духе, но Иван Алексеевич разглядел в будущей супруге два неоспоримых достоинства: крепкое здоровье и жертвенность, присущую только русским женщинам. Тёмно-русая, среднего роста, с ладной фигуркой и простым курносым лицом, Катенька не дотягивала до роли хозяйки модного петербургского салона, но именно такой виделась Ивану Алексеевичу мать будущего большого семейства Кохов.
Как ни странно, но будущей женитьбе Ивана Алексеевича едва не помешало приданое, которое по слухам достигало полмиллиона рублей. Охотников за богатым приданым хватало, и Катенька с шестнадцати лет не испытывала недостатка в женихах, поэтому Ивану Алексеевичу пришлось изрядно потрудиться, чтобы убедить будущую невесту в серьёзности своих намерений.
Через неделю Катенька уже не воспринимала Ивана Алексеевича как «столичную штучку, приехавшую посмеяться над бедными провинциальными барышнями». Через две недели уже не понимала, как раньше могла обходиться без внимания белокурого красавца, а через три недели Катенька Николаева была готова уехать с Иваном Алексеевичем из родного дома даже родительского благословения. Но, как я уже упоминал, наш прадед был достаточно хорошо воспитан и достаточно щепетилен в вопросах чести, поэтому через месяц, как и положено, посватался.
Будущий тесть Василий Фёдорович принял его радушно, но насторожённо.
– Слыхал я о твоей сделке с пшеничкой, слыхал! – задумчиво произнёс Николаев, наливая гостю домашней перцовки тройного перегона в изящную хрустальную рюмку. – А не боишься прогореть? Дело-то рисковое!
– Не боюсь, Василий Фёдорович! Дело и правда рисковое, так ведь в случае удачи риск большими барышами обернётся. Если всё по-моему получится, в миллионщики выйду!
– Прямо уж и в миллионщики! – засмеялся Николаев. – Чего же ты тогда мою Катьку сватаешь? Она девка простая, а тебе при таких капиталах к графьям в родственники набиваться надо!
– А потому и сватаю, что вижу Катерину Васильевну и детей наших будущих дворянского звания, кое мне самим Государем за труды пожаловано будет.
– Ох, высоко летаешь, зятёк дорогой! Как бы крылья не подпалил. Ты ещё ни одного пуда пшенички не продал, а уже в дворяне метишь!
Иван Алексеевич на слова обидные не ответил, только перцовочку одним махом выпил, да хлебной корочкой занюхал.
– Это Вы правильно заметили, уважаемый Василий Фёдорович, я птица высокого полёта! – молвил Иван Алексеевич. – Сердцем чую: планида моя счастливая и в делах удача мне будет. Я ещё пароходы по Волге гонять буду, не хуже ваших николаевских! Ну, а если с пшеничкой не сладится, я к вам в приказчики наймусь, но от Катерины Васильевны всё одно не отступлюсь!
