Побагровевшая от злости Илона схватила первое, что попалось под руку – свои кожаные перчатки, и этими перчатками принялась ожесточенно хлестать его по щекам. Ник стоял без движения, даже не пытаясь прекратить этот произвол. Он в отличие от Илоны не чувствовал ни стыда, ни злости – одно только ледяное презрение. Вот она бьет его, как холопа, а через полчаса попросит его любви. И он примет ее в свои объятия и будет нашептывать ей в темноте: «Ну все, все… успокойся, милая, не плачь… я не сержусь… нет, я не брошу тебя… я никуда не уйду… все в порядке…»
Месяц назад, доведенный до полного отчаяния, он попросил: «Отпусти меня. Не беспокойся, я верну тебе все до копейки. Я готов пообещать это в присутствии свидетелей, а если надо, оформить в письменном виде». Но она сказала: «Нет. Я хочу, чтобы ты остался».
– Ну что? – Ник открыл глаза. – Полегчало тебе?
Илона не ответила. Халат на ней распахнулся, правая тапочка с меховым помпоном слетела с ноги. Она с трудом переводила дыхание, глядя на него маслянисто поблескивающими глазами, и он уже догадывался, что это значит. Скоро, очень скоро прозвучат слова: «Ах, Ники, мне так жаль…» И та же рука, что хладнокровно отвешивала удар за ударом, ласкающим движением коснется его груди, скользнет за пояс брюк…
Лицо горело. Поборов инстинктивное желание дотронуться до него пальцами, Ник взглянул на Илону.
– И что, по-твоему, ты сейчас сделала?
– Проучила дрянного мальчишку.
– Не совсем так. – Он покачал головой. – Только что несколькими взмахами руки ты разрушила всю хрупкую конструкцию, именуемую нашими взаимоотношениями, которую я старательно возводил на протяжении последних четырех месяцев. – Он немного помолчал и продолжил, по-прежнему не спуская с нее глаз: – Твоя беда в том, Илона, что ты не уважаешь мужчин, с которыми живешь. Ты считаешь их своей собственностью. И меня в еще большей степени, чем всех предыдущих.
– На то есть причина.
– Да, есть. Но зачем же без конца тыкать меня в это мордой, как щенка? В конце концов я честно выполняю свои обязательства.
– Постельные обязательства? – Илона улыбнулась со стиснутыми зубами. – Ты это имел в виду?
– И это тоже.
Тут, конечно, можно было и промолчать, но он сказал себе: с какой стати? Она-то позволяет себе всевозможные выпады и оскорбительные намеки. К тому же секрет своей непреодолимой зависимости от него, случайного и в общем-то неподходящего для нее партнера, она раскрыла ему сама: «Знаешь, у меня никогда не было оргазма. Ни с кем, кроме тебя». Он обомлел. «Но, Илона… я ведь не первый, не второй и даже не третий мужчина в твоей жизни». – «Ну да. Потому их и было столько. Я все время искала, искала и ждала. Я знала, что рано или поздно найдется тот, кто сумеет доставить мне настоящее удовольствие». Когда же он поинтересовался, а что она, в свою очередь, готова сделать, чтобы доставить ему удовольствие, ее глаза распахнулись от удивления: «Разве сам факт обладания женщиной не является для мужчины наивысшим счастьем и лучшим из удовольствий?» Очень скоро он убедился в том, что она на полном серьезе так считает. Все, о чем он ее просил, она находила грязным и абсолютно неприемлемым. «Ты с ума сошел? Только проститутки делают ЭТО». Спорить с ней не имело смысла. Илона не слышала никого, кроме себя.
– Черт! – Илона обессиленно прислонилась спиной к стене. Выражение ее лица из свирепого превратилось в жалобное. – Ну вот! Голова разболелась. – Морщась, она массировала пальцами виски. – Мне нужно прилечь. Помоги мне.
Ник только вздохнул. Все правильно. Так она обычно и выходит из положения. «Помоги мне… посиди со мной… положи руку мне на голову… ложись ко мне…» и так далее. Спустя полчаса голова уже не болит.
Он отвел ее в спальню и уложил в постель. Утопая в пуховых подушках (шелковые наволочки кораллового цвета с ручной вышивкой и соответствующий пододеяльник), Илона слабо постанывала с видом прихворнувшей императрицы.
– Лежи. Сейчас принесу тебе таблетку аспирина.
– Лучше валокордин.
– Нет, моя дорогая, валокордин нельзя после алкоголя.
– Как ты меня назвал? – пролепетала Илона.
При этом, он готов был поклясться, на глаза ее навернулись слезы.
– Когда? – осторожно переспросил Ник.
– Вот только что. – Илона заискивающе улыбнулась, пытаясь поймать его взгляд. – Дорогая. Ты сказал: моя дорогая. Значит, я тебе не слишком противна?
– Ну что ты несешь? – поморщился Ник. – Конечно, нет.
Проглотив таблетку, она попросила чашечку крепкого чая, желательно с лимоном и сахаром (да, и еще какую-нибудь конфетку из хрустальной вазочки), и Ник опять отправился на кухню, чтобы приготовить для нее все это и принести на маленьком серебряном подносе.
– Спасибо, милый. Мне уже намного лучше. Теперь поцелуй меня…
Склонившись над ней, он выполнил и эту просьбу тоже, а заодно поправил сползшее одеяло. Илона вцепилась в его руку.
– Ложись ко мне.
– Сейчас, сейчас… Должен же я по крайней мере принять душ.
– Давай, только поскорее.
– Пять минут!
Пять минут удалось растянуть на тридцать пять, в результате чего, возвратившись в спальню государыни императрицы, он обнаружил ее уже спящей. Вот это подарок! Не веря своему счастью, Ник бесшумно затворил дверь и на цыпочках удалился. Завтра, конечно, она будет дуться и называть его предателем, но на этот раз у него есть отмазка. Не привык он насиловать спящих женщин, это нехорошо, и тревожить больного человека ради такого ничтожного дела тоже считает недопустимым. Словом, как-нибудь отболтаемся. Теперь бы глоточек чего-нибудь успокоительного… чисто снять стресс.
Он обследовал содержимое бара и в конце концов остановился на коньяке. «Hine Extra». Не так плохо, правда? Давай, давай, продолжай себя утешать. Самый лучший коньяк, самый крутой мобильник, самый модный парикмахер-стилист… Стоит привыкнуть ко всему этому, и ты пропал. Выставочный экземпляр. Щегол в золоченой клетке.
С протяжным вздохом он опустился на диван, вытянул ноги, сделал глоток из стакана и обвел взглядом гостиную. Разбросанные по полу диванные подушки; переполненная пепельница (часть пепла просыпалась на ковер); на журнальном столике – мандариновые шкурки, смятые обертки от конфет, опустевшая на треть бутылка мартини и стакан со следами губной помады, из которого Илона заливала свою тоску.
Думаешь, я не найду на тебя управу?.. Найдешь, ясное дело, в этом можно не сомневаться. Найти управу на избалованного городского мальчика из семьи потомственных интеллигентов – что может быть проще? Вот только потом-то что мы будем делать? Об этом ты подумала, свет мой Илона Борисовна? Боюсь, после этого я уже не смогу быть таким покладистым.
Я звонила! Звонила туда! Эта женщина сказала… Вопреки обыкновению она позвонила ему домой, в Хамовники, и Каталина сказала ей, что он уже уехал. Уже уехал… А ведь он даже не заезжал! Ник потянулся за бутылкой, и большое овальное зеркало в бронзовой раме с беспристрастной жестокостью скопировало каждое его движение, дав возможность полюбоваться на устало опущенные плечи и хмурое, осунувшееся лицо. Смотри, смотри… Нравишься самому себе? Ты это заслужил. Смотри.
