Петронилла схватилась за сердце, словно стараясь его удержать, и охнула. Алиенора заботливо наклонилась к ней, но та замотала головой и радостно рассмеялась:
– Я знала, ты меня не подведешь! Что бы там ни было, мы одной крови. Это просто чудо. Я молила о чуде все время, что провела на коленях в церкви, когда мыла ноги беднякам! – Она обхватила руками Алиенору и расцеловала. – Спасибо, сестра, спасибо!
Алиенора тоже обняла ее в ответ, и в глазах у нее защипало от слез. Любовь сестры была абсолютно бескорыстной, и неважно, что она там натворила.
– Отныне я обещаю быть хорошей. Я стану лучшей женой в мире! – поклялась Петронилла. – У нас все пойдет по-старому, как было раньше!
Но Алиенора понимала, что возврата в прошлое нет: у нее хватало мудрости осознавать, что слишком многое переменилось, слишком многое сказано и сделано; и все же как приятно было снова чувствовать объятия Петрониллы и знать, что хоть какие-то связи неразрывны.
– А что Рауль? – спросила сестра. – Он знает?
– Ему расскажет Людовик. Мы ждали согласия епископов. – Алиенора предостерегающе подняла палец. – Учти, сопротивление будет сильным. Тибо де Шампань выступит против этого решения и воспримет его как личное оскорбление всему своему роду. Он и так в плохих отношениях с Людовиком из-за Тулузы, а последнее лишь усугубит положение. Подозреваю, он обратится к своему духовенству, чтобы оно доказало несостоятельность нашей просьбы.
– Им ничего не удастся, – заявила Петронилла, энергично покачав головой. Она снова обняла Алиенору. – Обещаю, больше никогда в жизни ни о чем не попрошу! Теперь у меня есть все!
Алиенора улыбнулась, но одними губами, поскольку иметь все – палка о двух концах. Значит, есть что терять.
Рауль с трепетом вошел в покои короля. Быстро огляделся и понял, что слуг отослали. Однако присутствовали аббат Сугерий, брат Людовика Робер де Дрё и его дяди – Гильом де Монферрат и Амадей де Мориен.
– Сир… – Рауль опустился на колени и склонил голову.
Короля он не видел уже несколько дней. За ним по-прежнему внимательно следили, хотя больше не держали под строгим домашним арестом. Исключенный из узкого круга приближенных, он в полной мере ощутил тяжесть наказания. Его оттеснили к краю, где он стал всеобщей мишенью для язвительных замечаний, как всякий впавший в немилость.
Людовик приказал ему подняться.
– Ты здесь для того, чтобы ответить за свое поведение, – ледяным тоном произнес король.
Рауль сник:
– Сир, моя жизнь в ваших руках. Я не жду снисходительности и сделаю все, что должен, лишь бы загладить свою вину.
Людовик облил его презрением:
– Именно так ты и поступишь. Ты всегда был боек на язык, но будем надеяться, что на этот раз слова у тебя не разойдутся с делом.
Рауль прокашлялся.
– Сир…
– Это семейное дело, но в той же степени и государственное, – продолжил Людовик. – Каково бы ни было мое решение, его последствия отзовутся далеко за пределами этой комнаты. Чтобы исправить существующее положение, ты должен жениться на сестре королевы.
Рауль уставился на Людовика, онемев от изумления.
– Я отыскал трех епископов, включая твоего кузена, готовых объявить твой брак с Леонорой потерявшим законную силу, что делает тебя свободным для брака с госпожой Петрониллой. – Людовик скривил губы. – Я бы решил дело по-другому, но, видимо, это лучший выход.
Рауль сглотнул.
– Даже не знаю, что сказать, сир.
– Редкий случай для тебя, – съязвил Робер де Дрё.
Король бросил на него предостерегающий взгляд.
– Свадьба состоится, как только епископы объявят недействительным твой первый брак и завершатся все приготовления. Пока решается этот вопрос, ты отправишься с аббатом Сугерием в Сен-Дени, где проведешь время в раскаянии вплоть до самой свадьбы.
У Рауля сжалось сердце. Он не хотел переступать порог аббатства из страха, что больше оттуда не выйдет, но разве был у него иной выбор? Жизнь его все равно проиграна, и Людовик легко мог в любой момент с ним расправиться. Пожилые священники поглядывали на него с плохо скрываемым презрением.
– Сир, вы милосердны, – сказал он.
– Отнюдь, – возразил Людовик. – Я руководствуюсь целесообразностью и необходимостью. А в этом скандальном деле нет ничего милосердного.
Рауль вышел из покоев короля как в тумане, но затем медленно начал сознавать, к чему ведет расторжение брака. Они с Леонорой виделись не чаще чем раз в год, да и тогда разговаривали редко. Она, скорее всего, будет даже рада избавиться от него. Единственное, что ей может не понравиться, – потеря статуса. Его слегка это беспокоило, но тут он был не в силах ничего изменить.
Вместо этого он начал думать о Петронилле. Рауль действительно ее любил; но, помимо физического влечения, она привлекала его и тем, что была сестрой Алиеноры, а пока королева оставалась бездетной, Петронилла являлась наследницей Аквитании. Если с его помощью она забеременеет, их отпрыск станет в очередь наследников герцогства. В общем, несмотря на тяжкий путь, который он прошел недавно не по своей воле, и будущие трудности, все еще может получиться неплохо.
Рауль и Петронилла поженились тихо на Святках, в часовне Святого Николая при королевском дворце; свадьба совпала с празднованием Рождества. Петронилла облачилась в платье из темно-красной шерсти, отделанное горностаем. Рауль был явно без ума от своей молодой невесты, как и полагалось жениху. Что́ невеста нашла в одноглазом мужчине за пятьдесят, двор не понимал, но она, казалось, была так же влюблена, как и он.
Сразу после свадьбы пара удалилась во владения Рауля к северу от Парижа, чтобы побыть вдвоем в качестве новобрачных и подождать, пока не уляжется пыль, поднятая скандалом. Однако беда не заставила себя долго ждать. Тибо де Шампань пришел в ярость от оскорбления, нанесенного племяннице, назвав Рауля прелюбодеем и развратителем молодых девиц. Бернар Клервоский поддержал его, и вместе они принялись осаждать папу. Тибо отомстил Людовику, оказав поддержку Пьеру де ла Шатру, избранному, но отвергнутому архиепископу Буржа, предоставив ему надежное убежище при своем дворе.
Король незамедлительно пригрозил отрубить голову де ла Шатру и выставить ее на шесте на Маленьком мосту в Париже, а заодно рядом разместить и голову Тибо. Он публично поклялся перед алтарем в Сен-Дени, что, пока он монарх, де ла Шатр никогда не переступит порога собора в Бурже. Папа Иннокентий тут же ответил тем, что отлучил от церкви всю Францию. Людовик написал ему яростное письмо, заявив, что всегда поддерживал церковь, уважал папу и что мятежное духовенство Буржа в союзе с Тибо – вот где настоящее зло.
Последовавшее молчание казалось затишьем перед бурей. Людовик жил в состоянии постоянного напряжения, нервы его были натянуты до предела, и весь двор подпрыгивал при звуке его шагов.
