– Тебе надо быть осторожнее, – вздохнула я. – Она так себя ведет, как будто понимает чего-то.
– Ни бельмеса она не понимает! – Светка досадливо махнула рукой. – Просто Рома их распустил. Они и с ним держатся нахально – на правах его дальних родственников…
За обедом мне показалось, что Катерина Петровна раскаивается. Бывает ведь и так: природа обделила человека чувством такта, а родители не дали ему подобающего воспитания. Но человек этот сам по себе не злой и не вредный. Просто немного неприятный в общении.
Катерина Петровна разлила по нашим тарелкам настоящий украинский борщ, поставила на стол блюдо с пампушками (это слово она произносила с ударением на последний слог):
– Берите, пампушки, Алла Викторовна. Не стесняйтесь!
Я благодарно улыбнулась и взяла с блюда горячую, напитанную чесночным ароматом булку.
Потом были фаршированный яблоками гусь, вишневый компот, сладкие пирожки, чай с сушеной малиной, и только потом – прогулка на Днепр. За обедом я, мягко говоря, съела лишнего, поэтому с трудом передвигала ноги, а Светка с Кириллом резво, как подростки, сбежали по склону лесистого холма. На берегу Днепра они, тоже как подростки, обнялись и так и продолжали ходить обнявшись в течение всей прогулки. Невысокая Светка старательно тянулась вверх, чтобы достать до плеча Кирилла, а он, неловко ссутулясь, поддерживал ее за талию. Временами она откидывалась на его руку и хохотала низким, каким-то гортанным смехом.
Я остановилась на берегу, предоставив им счастливую возможность побыть вдвоем. С одной стороны, мне не хотелось смущать молодых влюбленных, но еще больше не хотелось заводиться самой. Светка, едва ли не в первый раз за всю историю нашей дружбы, сегодня была отвратительна мне. За лощеной оболочкой – стройная фигура, безупречно сшитый сарафан, красивые светлые волосы, – проступало что-то тяжелое, бабье. Казалось, она не замечает меня, не видит прибрежных красот, не слышит долетающих отовсюду шорохов и звуков, а только льнет к своему мужику, почти насильно погружая его в свою женскую – бабью – сущность.
Я все-таки не выдержала и оглянулась. Светка и Кирилл медленно двигались вдоль берега одинаковой, чуть неровной походкой, словно не справляясь с действием гормонов, в бешеном темпе производимых их организмами. В этом было что-то физиологически гадкое, напоминающее Валентина, но одновременно и нечто трагическое. В тот момент я остро почувствовала: Светка сорвалась с катушек. Неудивительно: от такого, как Кирилл, можно и сорваться – прямиком в пропасть. Хорошо бы ее предостеречь.
Я даже начала придумывать что-то вроде отрезвляющей речи.
– Света, пойми! Нас, женщин, губит безоглядность. Мы все, до последней частички, отдаемся любви и не хотим замечать, что в действительности происходит с нами! Поверь, я говорю от своего опыта… Да, имею в виду ту самую историю со Стивом! Это для тебя она давным-давно прошлое, а для меня… Дай бог, чтоб я когда-нибудь с чистой совестью могла признаться, что это так.
– Что у нас общего? – удивится Светка.
– Мне казалось, я так люблю Стива… Причем это чувство – моя любовь, оно уже переставало быть сумасшедшей страстью и превращалось в спокойную, крепкую привязанность, основанную на восхищении и доверии… Если хочешь, на доверии слабого к сильному! – Уф, вон какую умную фразу сочинила! Улыбаясь своей находке, я наблюдала за полетом речной чайки, но «умные» мысли помимо воли продолжали продуцироваться в моем мозгу. – Ведь именно потому, что мы слабые, мы не должны им доверять. Они застают нас врасплох и наносят удар со всей силой!.. Света, я боюсь: тебе придется страдать!..
Но почему-то я заранее знаю: Светке не страшны мои предостережения. Откуда-то с холма, из недр старого хвойного леса, снова и снова доносится ее низкий, гортанный смех. Чему она смеется? О чем они говорят? Странно, но звука голосов я не слышу. А может быть, они и не говорят вовсе. А если не говорят, то, значит… И Светка радуется происходящему между ними, как выпущенный на волю дикий зверь. Господи, зверь – откуда такие сравнения?.. Но в смехе моей подруги явно улавливается хищная плотоядная радость волчицы.
Мужчины официально признаны пройденным этапом моей судьбы, поэтому от мысли, что в нескольких десятках метров моя подруга и красавец Кирилл занимаются любовью, я испытываю нечто похожее на отвращение. Светка сошла с ума! Отдается ему прямо в темном бору – на сырой земле! На корнях, взрывающих землю! На пожелтевших иголках!.. Неужели не может подождать ночи?.. Ах да, не может!.. Я вспоминаю нашу последнюю загородную прогулку со Стивом. Тогда я тоже не могла ждать.
Не могла – вот и получила: брезгливую физиономию, да еще и Ингу в придачу. Светка, Светка, остановись!
…Домой она возвращалась со строгим, отрешенным лицом. С таким строгим, что Катерина Петровна весь вечер не смела открыть рта. Молча подала ужин и робко попросила разрешения прибраться в комнате Кирилла Евгеньевича. Кирилл не возражал.
Чтобы не мешать Катерине Петровне, Светка повела нас в хозяйский дом на экскурсию. Наконец-то мне представлялась возможность оценить по достоинству этот шедевр дизайна и архитектуры, а Кириллу – похвалиться своим произведением. Светка предупредила: это он почти единолично разрабатывал интерьеры большого дома.
В тереме ощущался тот же, если только не больший, простор. Мебели было до неприличия мало, и даже тяжелый, дубовый стол в парадной столовой я заметила лишь периферийным зрением. Зато в глаза бросились стеклянные балконные двери. Стекло усиливало ощущение иллюзорности границы между территорией дома и внешним пространством. И это пространство звало, и манило, и напоминало о себе многочисленными масляными пейзажами, висящими на стенах повсюду. Пейзажи изображали в основном Днепр – в бурю, тихой лунной ночью и нерассветшим осенним утром.
Я догадалась: пафосом интерьера, созданного Кириллом в Светкином тереме, была идея свободы. Призыв попрать все условности, такие, например, как святость семьи и домашнего очага, и отдаться постороннему мужчине прямо на берегу в прибрежных кустах.
– Вы настоящий мастер, Кирилл, – произнесла я вслух, опасаясь придать гласности свои тайные мысли. Светка, не дай бог, обидится, не поймет, решит, что я завидую ее благосостоянию и счастью. Кирилл сочтет меня злопыхательницей… И кто это придумал, что воспитанный человек должен говорить окружающим только лицеприятные вещи? – В вашем доме я чувствую себя свободной от предрассудков, от горького прошлого, и мне хочется улыбнуться навстречу будущему. Вы удивительный, самобытный живописец! Мне очень нравятся ваши полотна! Особенно вот тот небольшой пейзаж. Это утро? Вы его здесь, в Раздольном, писали?
– Да, все это в основном написано здесь. Я рад, что вам нравится. Спасибо, – сдержанно ответил Кирилл. Он вообще производил впечатление очень сдержанного человека, и было непонятно, как ему удается разжечь такие страсти в Светкином теле и в Светкиной душе.
– Кирилл любит писать с натуры, – рассеянно заметила Светка. – Здесь он только и делает, что пишет. Пишет целыми днями. Ему эта живопись дороже всего! Из-за нее он даже моему приезду не рад…
