Они садятся.
МАНОН (улыбаясь): Еще горячий, не правда ли?
ЛЮСЬЕН: Да, еще бы!
Про себя:
Черт, мне не отделаться от этой чашки! Я выгляжу каким-то моллюском! И зачем я сюда пришел? Заявился на свою голову! Она, наверное, принимает меня за полного кретина…
МАНОН: У вас в полку сильно муштруют? Я слышала, что капралы очень суровы к молодым солдатам.
ЛЮСЬЕН: Я вообще ни черта не делаю, а когда выхожу прогуляться, капрал надраивает мне пуговицы.
Про себя:
И какого черта я отпустил эту шутку? Как мне теперь выпутаться? У меня голова идет кругом… Она выглядит так шикарно, у меня даже нет слов! Ну-ка! Перейдем к водке.
Он берет первый попавшийся графинчик.
Вы позволите, мадам? Это чтобы чай чуть остудить.
Он выливает половину содержимого себе в чашку.
МАНОН (ласково): А вы знаете, что фарфоровых ваз уже не осталось?
ЛЮСЬЕН: Ну и ладно, бить вазы всю ночь я все равно не собираюсь!
МАНОН: Будем надеяться. Так, значит, вы бретонец?
ЛЮСЬЕН (раздраженно): Я ведь вам уже сказал. А это вас не устраивает?
МАНОН: Бретань — прекрасная страна.
ЛЮСЬЕН: Думаю, вы готовы посмеяться и над Бретанью и над бретонцами в придачу.
МАНОН (снимая кольца и поигрывая ими): Ну как я могу смеяться, если… Какой же ты глупыш!
ЛЮСЬЕН (придвигаясь к ней): Нет, я не глупыш, и вот доказательство: я остался, хотя у меня было сильное желание…
Как во сне.
Неужели это все на самом деле… вы и я?
МАНОН (кидая кольца в чашку юноши): Не знаю. Что за идея, взять и написать мне письмо. Не пей этот чай: он же с ликером! Ты туда налил анисовки… Тебя вытошнит!
ЛЮСЬЕН (отталкивая чашку): И действительно, лучше от этого воздержаться. Неужели ты надеешься, что твои кольца растворятся?
С нежностью.
Скажи, правда, что у тебя в комоде есть ящик, набитый скабрезностями для пожилых господ? Мне об этом рассказал один друг, журналист… А ожерелье за двадцать тысяч рублей, которое взял у своей жены и подарил тебе один русский, ну, русский офицер? Про него еще говорили, что он остался в Париже… А твой парик из золотых ниток? А твои пачки с этими… с эмильенами… нет, с алансонскими валансьенами? Ах! А сколько всего рассказывают по поводу твоего белья: и того, что снизу, и сверху, и сбоку! Я пришел увидеть все, так как, думаю, это того стоит. Я сказал себе: «Чем покупать семьдесят штук по сорок су каждая, уж лучше заплатить ту же сумму, но за один раз, настоящий, поразительный… я предпочитаю поразительный, то есть все семьдесят сразу… понимаешь?»
МАНОН (задумчиво): Понимаю… так ты меня не любишь?
ЛЮСЬЕН (давясь от смеха): Тоже мне, придумала! Я, милочка, человек благородный, но жениться на тебе все же не собираюсь. (Принимая серьезный вид) Я, что, похож на пьяного? Так, как, покажешь мне ящик для стариков?
МАНОН (не спуская с него глаз): Да, если ты меня развлечешь.
ЛЮСЬЕН (философски): Дорогуша, бретонцы девиц не развлекают!
МАНОН: А если я выставлю тебя за дверь?
ЛЮСЬЕН: Так я же принес всю сумму!
Он толкает ее локтем и лукаво улыбается.
Ну не ломайся! Тебе же хочется еще больше, чем мне! Теперь, когда ты знаешь, каков я!
МАНОН (с достоинством): Сударь, вы забываете про слуг.
ЛЮСЬЕН (с трудом вставая): Чего? Из-за лакеев морочить мне голову?! Нет уж, хватит комедию ломать, не то я с тобой обойдусь также, как с твоими дурацкими китайскими горшками из Японии. Ладно, козочка, уже десять часов. А ровно в полночь я должен маршировать на параде. Я вовсе не собираюсь из-за твоих зенок попасть на гауптвахту… И потом, меня от чая воротит… Я вообще запрещаю его пить в моем присутствии… Как будто больше нечего пить. Держи, вот те самые пятьсот монет.
Он швыряет на чайный столик банкноты.
Но предупреждаю: за свои денежки я намерен получить все сполна. Мне хочется, чтобы весь арсенал, чтобы до дна! Поторапливайся!
МАНОН (смеясь): Нет, все же, какой он забавный! Такого я еще не видела! Причем, все по-настоящему… и готов на все… и не мелочится… совсем как клиент самого высокого… и еще свеженький… Ну, красавчик, не сердись… на содержимое ящика из комода, потребуется вся ночь, честное слово (она сгребает его в охапку). Значит, ты у нас такой яростный, да?
ЛЮСЬЕН (гневно): И я запрещаю тебе целовать меня в губы… потому что… (он уже чуть ли не плачет) потому что у меня есть невеста…
Раскисая:
Ты сама пьяна… Я здесь не причем…
Все тише и тише:
Да, точно, она пьяна… Я же знал… Я никогда не пьянею…
Одна за другой гаснут свечи,
все надолго затихает.
И вдруг куранты бьют полночь.
ЛЮСЬЕН (издалека, из глубины спальни):
Десять, одиннадцать, двенадцать, все! На гауптвахту… Ну и пусть! А если капрал будет недоволен, возьму, да как за… ему кулаком в рожу!
III
У ПОЖИЛОЙ ДАМЫ
Пожилых следует ублажать
Жубер[10]
Пожилая дама, как явствует из этого слова, — пожилая. Изображающие ее статуи — всего каких-нибудь полвека назад расцвет ее красоты описывался в знаменитых предисловиях — свидетельствуют о том, что смысл слова красота может с возрастом меняться и даже переноситься из одной крайности в другую.
Отсутствующие прелести, — которые куртуазность предписывает почитать усопшими, — пожилая дама компенсирует непредсказуемостью речи с неиссякаемым потоком «ляпсусов» в духе тех, коими изобилуют «Бюст» Э. Абу
[11]
и «Большой карьер» Ж. Оне
[12]
. Ее последние перлы — Питуит и Гелиобокал
[13]
.
