– Линофрина!
Все с любопытством бросились рассматривать морское чудовище. Вся рыба как будто состояла из огромного рта с большими зубами, не менее огромного мешка-желудка и хвоста. На подбородке этого чудовища был ветвистый придаток (для приманки рыб, как пояснил Томсон), а на верхней челюсти – нечто вроде хобота, с утолщением посередине.
– Это светящийся орган, так сказать, собственное электрическое освещение.
– А зачем ему освещение? – спросил Симпкинс.
– Оно живет в глубине, куда не проникает луч солнца.
– Жить в вечном мраке – тоже удовольствие! Угораздило же их выбрать такую неудачную квартиру!
– Вас еще больше удивит, если я скажу, что они испытывают на каждый квадратный сантиметр своей поверхности тяжесть в несколько сот килограммов. Но они даже не замечают этого и, поверьте, чувствуют себя прекрасно.
– Смотрите, смотрите, саргассы! – воскликнула вдруг Вивиана, подбегая к перилам.
На синей поверхности океана действительно виднелись отдельные округленные кистеобразные кустики, окрашенные в оранжевый и золотисто-оливковый цвета.
Все обрадовались саргассам, как будто встретили старого знакомого.
Между 2 и 6 августа корабль шел уже вблизи Бермудских островов. 5 августа плыли еще только отдельные кусты водорослей. Они были овальной формы, но под легким дуновением южного ветра вытягивались в длинные полосы. Гатлинг горел от нетерпения скорее попробовать на сплошных саргассах свои технические приспособления. Наконец 7 августа появились сплошные луга саргассов. Теперь уже, наоборот, синяя гладь океана выглядывала островками среди оливкового ковра.
– Вот оно, «свернувшееся море», как называли его древние греки, – сказал Томсон.
Гатлинг с волнением следил, как справится «Вызывающий» с этой паутиной водорослей. Но его волнение было напрасно: корабль почти не замедлял хода. Он резал саргассы, и они расступались, обнажая по обеим сторонам корабля длинные, расходящиеся синие ленты воды.
– Пожалуй, ваши предосторожности были излишни, – сказал профессор. – В конце концов для современных судов саргассы совсем уже не представляют такой опасности. Да и вообще их «непроходимость» преувеличена.
Поймав несколько водорослей, Томсон стал рассматривать их. Вивиана тоже наблюдала.
– Вот видите, – пояснил он ей, – белые стебли? Это уже отмершие. Саргассы, сорванные ветром и захваченные течением в Карибском море, несутся на север. Пять с половиной месяцев требуется, чтобы они прошли путь от Флориды до Азорских островов. И за это время они не только сохраняют жизнь, но и способность плодоношения. Некоторые саргассы совершают целое круговое путешествие, возвращаясь к себе на родину, к Карибскому морю, и затем совершают вторичное путешествие. Другие попадают внутрь кругового кольца и отмирают.
– Ах! Что это? Живое! – вскрикнула от неожиданности Вивиана.
Томсон рассмеялся.
– Это австралийский конек-тряпичник, а это актеннарии – самые любопытные обитатели Саргассова моря. Видите, как они приспособились? Их не отличить от водоросли!
Действительно, окрашенные в коричневый цвет, испещренные белыми пятнами, с изорванными формами тела, актеннарии чрезвычайно походили на водоросли Саргассова моря.
II. НОВЫЙ ГУБЕРНАТОР
На Острове Погибших Кораблей, с момента отплытия подводной лодки, события шли своим чередом.
Когда капитан Слейтон упал, сраженный пулей, Флорес молча постоял над лежащим окровавленным губернатором, потом вдруг дернул за руку склонившуюся над ним Мэгги и коротко, но повелительно сказал ей:
– Уйди!
Плачущая Мэгги, прижав ребенка, ушла.
Флорес наклонился к капитану со злой искоркой в прищуренных глазах.
Капитан Слейтон был его соперником в любви и в честолюбивых замыслах. У них были старые счеты. Насытившись видом поверженного, умирающего врага, Флорес вдруг приподнял Слейтона и столкнул его в воду.
– Так лучше будет, – сказал он и, обратившись к островитянам, крикнул: – Эй вы! Капитан Фергус Слейтон убит, и его тело погребено мною! Остров Погибших Кораблей должен избрать нового губернатора. Я предлагаю себя. Кто возражает?
Островитяне угрюмо молчали.
– Принято. Подберите раненых и ружья. Идем!
И он зашагал по направлению к своей новой резиденции, радуясь, что все разрешилось так скоро. Однако его удовольствие было неполным. Какая-то неприятная, беспокоящая, еще неясная мысль мешала ему, как тихая зубная боль, которая вот-вот перейдет в острую. Флорес шагал по знакомым «улицам», мосткам, переброшенным через корабли, пересекал полусгнившие палубы, поднимался на «горы» высоко сидящих в воде больших кораблей, спускался в «долины» плоскодонных судов, а какая-то беспокойная неясная мысль все сверлила его мозг...
Замешкавшись у одного перехода, он услышал голоса следовавших за ним ирландца О'Тара и старика Бокко.
– Как собаку, в воду... – говорил Бокко.
– Не терпится ему! – ответил О'Тара.
Голоса замолкли.
«Так вот оно что, – подумал Флорес, влезая на борт старого фрегата, – Недовольство!» И Флорес вспомнил угрюмое молчание, сопровождавшее его избрание.
Флорес не ошибся. Даже на огрубевших, одичавших островитян произвел неприятное впечатление слишком упрощенный способ похорон губернатора.
Флорес был не глуп. Подходя к губернаторской резиденции, находившейся на фрегате «Елизавета», новый губернатор уже обдумал план действия.
Войдя в большую, прекрасно обставленную каюту – бывший кабинет капитана Слейтона, – Флорес опустился в глубокое кожаное кресло, развалившись с независимым и вместе с тем гордым видом. Затем он звучно хлопнул три раза в ладони, совсем как Слейтон, даже лучше – отчетливее и громче.
На пороге появился негр.
Флорес посверлил глазами его черное лицо, но ничего не мог прочитать на нем.
– Боб, – сказал Флорес, – где у Слейтона хранился гардероб? Проведите меня и покажите.
Боб, не выразивший удивления при виде Флореса на месте Слейтона, был поражен подчеркнуто вежливым обращением нового губернатора, вместо прежнего – фамильярного.
Но в этом у Флореса был свой расчет: показать разницу изменившегося положения. И он не ошибся. Боб как-то съежился и, поспешно засеменив к выходу, ответил почтительно-вежливо:
– Прошу вас.
Они вошли в большую полутемную каюту, превращенную в гардеробную. Две стены были заняты шкафами. Почти наполовину каюты занимали огромные сундуки черного дуба с резьбой, окованные позеленевшей медью и серебром.
Негр открыл выдвижные дверцы шкафов. В них в большом порядке висели костюмы различных эпох, профессий, национальностей, – как в костюмерной большого оперного театра.
