Дмитрий Кунин был простодушным молодым человеком, несмотря на то, что жизнь не очень баловала его. Будучи маленьким мальчиком, он стал свидетелем страшной несправедливости: его любимых родственников бросили в лагеря, а он был бессилен чем-либо помочь. Репрессий не избежал и отец. Он вспоминал искаженное от горя лицо своей матери, ее пустой взгляд. Черная машина НКВД всегда приезжала по ночам, и во всех домах Ленинграда, в переполненных комнатах и в кухнях коммунальных квартир царил страх. Никто не чувствовал себя в безопасности. Чистки обрушивались на народ с завидной регулярностью. Не было ни одной семьи, которая бы не пострадала. Оставшиеся без родителей дети жили либо у родственников, либо в детдомах. Сверстники сторонились маленького Димы, слово он был прокаженным. Тогда он научился молчать. Спустя годы ему сообщили о трагической смерти матери и сестры в блокадном Ленинграде. Обе умерли от голода. Их смерть была для него постоянной открытой раной, причиняющей боль. Жестокая, но справедливая война. Русские сражались за Родину, за святую православную Русь, за страну Пушкина и Чехова, Кутузова и Александра Невского. Как бы большевизм ни пытался стереть этот образ, прошлое все равно так или иначе проявлялось в настоящем. Сколько жертв было брошено на алтарь этой святой любви, которую они испытывали к родной земле? Теперь его отец просил одолжения. В первый и, возможно, в последний раз он показал свою удаль, что высоко оценил Дмитрий. Больше ничего не требовалось. Вот почему Дмитрий Кунин стал присматривать за этим человеком, которого совсем не знал, но чье имя было широко известно. Человеком, вокруг которого уже начали собираться темные тучи.
Машина замедлила ход — приближался пост на въезде в город. Дмитрий достал из планшета документ, разрешающий проезд. Линн тоже. Пока военные толпились возле их черной машины, они молчали, словно два заговорщика.
Британского пилота поместили в отдельную палату, к дверям которой была приставлена охрана. «Словно он может сбежать», — иронически подумала Линн, видя его забинтованные обгоревшие руки и туловище, повязку на глазах. Если он и выкарабкается, то, скорее всего, останется слепым. С болью в сердце она наклонилась к нему, чтобы успокоить, объясняя ему на английском языке, что его отправят домой и все будет хорошо. После секундного колебания она положила руку на его обнаженное плечо. Его тело горело. Он не мог ее видеть, но она хотела, чтобы он чувствовал ее присутствие. Она очень уважала этих людей, которые героически сражались в боях за Британию. Они спасли свою страну ценой огромных потерь. Услышав, что он шепчет ей слова благодарности, она удивилась, так как думала, что он без сознания. У него был очень хриплый и грубый голос, поскольку пламя обожгло легкие и горло. Лечащий врач, немец, когда Линн спросила у него о состоянии больного, воздержался от каких-либо утешительных прогнозов.
Дмитрий стоял сзади и вообще держался на почтительном расстоянии, но не оставлял ее ни на минуту. Проходя по госпиталю, она замечала малейшие детали: сколько коробок с медикаментами, белых халатов, занятых коек. Как всегда, ее рапорт будет очень подробным. Все это не было для нее чем-то необычным — визиты в советскую зону всегда приветствовались разведывательной службой. Необходимо было постоянно держать руку на пульсе, знать, что происходит в коммунистической зоне оккупации.
— Этого человека необходимо перевезти на санитарной машине. Иначе он просто не выдержит дороги. Это предусмотрено? — спросила она русского офицера.
Кунин обратился к тому на русском языке. Офицер растерянно покачал головой, но после того как Дмитрий строго сказал ему несколько слов, отдал честь и удалился.
— У вас будет санитарная машина. Я дал час, чтобы ее нашли. Не хотите выкурить сигарету, пока мы ее ждем? Здесь слишком душно.
Она посмотрела на раненого, словно прося прощения, но он, казалось, заснул.
На улице бледное солнце старалось пробиться сквозь тучи. Земля вокруг госпитального здания была покрыта инеем. Других строений рядом не было. Только вдали возвышались почерневшие основы, в тусклом свете, словно сюрреалистические силуэты. Снег скрипел под ногами. Никаких звуков больше не было слышно. Оба испытывали странное ощущение покоя и мира. Дрожь пробежала по телу Линн. Дмитрий повернулся к ней и предложил огонь. Красная звезда горела на серой меховой шапке.
— Вы должны передать информацию Максу фон Пассау, — сказал он.
Линн удалось скрыть удивление, хотя она никак не ожидала, что он снова заговорит с ней о Максе. Она думала о пилоте, о том, что у него небольшой скудный шанс выжить и вернуться к нормальной жизни. «Воздушный мост» начал собирать свои первые жертвы. Несколько британо-американских экипажей уже погибли
[33]
.
— Он стал слишком заметен в последнее время, — продолжил Дмитрий, видя, что она внимательно слушает. — Его фотографии публикуются анонимно в иностранных журналах, но мы ведь не глупцы. У него также нежелательные контакты, в частности с Эрнстом Рейтером, речи которого тоже не вызывают у нас восторга. Недаром советская администрация возражала против избрания Рейтера мэром. Макс фон Пассау стал вызывать раздражение в некоторых кругах.
— Откуда вам это известно?
— Знаю, и этого достаточно, — сухо ответил он.
— Он ничем не рискует, так как никогда не бывает в вашем секторе. А так как мы не намерены покидать Западный Берлин…
Линн не договорила. Было что-то ребяческое в ее интонации. Дмитрий улыбнулся.
— Я в этом не сомневаюсь, глядя, как успешно функционирует ваш воздушный мост. Это имеет очень большое значение, уверяю вас. И тем не менее необходимо, чтобы он исчез из Берлина. Разграничение на сектора — это, конечно, препятствие, но безопасности оно ему не гарантирует.
Кунин говорил правду. Никто уже не считал, сколько мужчин и женщин исчезли в Берлине с конца войны при невыясненных обстоятельствах. В апреле без вести пропали два друга Макса, журналист и член социал-демократической партии. Макс был этим очень взволнован. Говорили о незаконных арестах, о похищениях. В прессе гражданам объясняли, как вести себя в подобных случаях. Следовало требовать документы у тех, кто являлся их арестовывать, и устраивать шум в случае применения силы, чтобы привлечь внимание. Рассказывали и о случаях людоедства. Но ни Макс, ни Линн не сомневались, что некоторые персоны мешали коммунистам. «Как отреагирует он, узнав, что сам стал одной из мишеней?» — обеспокоенно спросила она себя.
— Почему вы это делаете?
— Отец попросил. Он восхищается этим человеком. Поэтому, если я могу помочь…
— Вы в самом деле считаете, что он должен уехать?
Дмитрий сделал затяжку. Вспыхнувший огонек сигареты осветил его пальцы и кончик носа.
— На его месте я бы не раздумывал. Я понимаю, он любит свою страну и готов многим ради нее пожертвовать, но бывают моменты, когда человек должен позаботиться о собственной безопасности. Я видел его работы и не думаю, что у такого фотографа, как Макс фон Пассау, есть будущее в современном Берлине. Мой отец, например, считает, что его место рядом с Ксенией Осолиной.
