— Эти строки написаны лично товарищем Сталиным, — сказал мужчина на французском языке.
Сбитая с толку, Наташа покраснела и ограничилась лишь кивком.
— Извините меня, если я вас напугал, но я просто хотел с вами поздороваться. Меня зовут Дмитрий Кунин. Мое имя вам ничего не говорит?
— Мне… Конечно… — пробормотала она, поднеся руку к горлу. — Вы помогали моему отцу. Извините, я веду себя по-идиотски, но я не ожидала услышать здесь французскую речь, и потом, эта церемония… я очень тронута.
— Понимаю. Не только вы. Мы тоже испытываем особенные чувства.
Взгляд Наташи задержался на наградах, прикрепленных у него на груди. Она узнала некоторые наиболее известные советские медали.
— Я вижу, вы тоже принимали участие в битве за Берлин. Наверное, здесь похоронены и ваши товарищи.
— Вы проницательны, мадемуазель.
— Я журналистка.
— И русская, не так ли? — прошептал он на их родном языке. — Что особенно важно.
Наташа вздрогнула. Совсем недавно она узнала, что в ней течет немецкая кровь, но именно в этот день она на самом деле ощутила, что она еще и русская. Ни вечера, проведенные в накуренной квартире Раисы, ни беседы с озлобленными эмигрантами, ни даже ностальгические воспоминания, которыми с ней делились дядя Кирилл и тетя Маша, а самыми сокровенными — мать, не действовали на нее так, как голубые глаза этого энергичного мужчины, который так искренне говорил с ней посреди берлинского мемориала.
— Надо полагать, — взволнованно отозвалась она.
Ясная неожиданная улыбка осветила серьезное, суровое лицо Дмитрия Кунина. С замершим сердцем Наташа подумала, что этот мужчина, должно быть, улыбается постоянно.
— Прекрасные слова, ими можно объяснить много поступков, не так ли? Наши семьи знакомы с давних времен. Мой отец, ваша мать, Ленинград… А памятник, которым вы так долго любовались, сделан именно в этом городе. Вы знаете это?
Он поднял руку, указывая на монумент. Она удивленно покачала головой, словно в первый раз увидела. Ее больше не интересовала информация, касающаяся памятника. Теперь ее интересовал только он. Черные пятнышки плясали перед глазами. Она задумалась: было это из-за солнца или от волнения? Недовольная собой, Наташа стиснула зубы, пытаясь взять себя в руки.
— Идемте за мной, — сказал он. — Сделаем вид, что я хочу сообщить вам некоторые подробности относительно этого замечательного места. Так будет лучше. Всегда надо быть настороже.
Послушавшись, она медленно пошла за ним.
— Вы хотите сказать, что за нами наблюдают?
— Ну конечно. На вашу красоту трудно не обратить внимание. Мои начальники восхищались вами. Я сам слышал.
Смущенная комплиментом, Наташа опустила глаза и стала теребить полу жакета.
— Я не уверена, что одета надлежащим образом. Мне казалось, что я переборщила. Мои коллеги подтрунивали надо мной, но я хотела отдать должное памяти погибших солдат. Это наименьшее, что я могла сделать.
— Все мы именно так и подумали. Ваш вид нас тронул. Мы, русские, даже взрослыми продолжаем оставаться сентиментальными, этого у нас не отнимешь, не так ли?
Она окинула беглым взглядом журналистов, которые что-то сосредоточенно писали в блокнотах. Американка установила треножник, готовясь сделать несколько снимков. Чувствуя себя безответственной ученицей, Наташа достала из сумочки черную записную книжку.
— Видимо, я не очень хорошо училась своей специальности, — пошутила она. — Я должна была делать записи и, воспользовавшись вашей любезностью, задать вам нужные вопросы, но я вижу, что даже не захватила с собой авторучку.
Она нахмурилась. Дмитрий сунул руку в карман.
— Держите мою. Итак, о чем вы хотели меня спросить?
— Вы женаты?
Он рассмеялся, и Наташа покраснела до корней волос.
— А для вас это очень важно?
— Если для главного редактора это и не важно, то для меня — может быть.
«Боже, я флиртую с советским офицером! — удивленно подумала она. — Какая я несознательная!» Но этот невинный разговор был волнительно, опьяняюще легок, и Дмитрию Кунину, видимо, это тоже нравилось.
— Нет, я не женат. А вы не замужем?
— Конечно нет. Вот еще!
— Почему вы так говорите? Вы молоды и красивы. Такая женщина, как вы, создана, чтобы осчастливить мужчину.
— Да что вы об этом знаете? — вспыхнула она. — В наши дни на такие вещи стали смотреть по-другому, не так, как раньше. Брак — это для женщин не единственный возможный вариант. Они теперь могут сами выбирать свою судьбу. К счастью, нравы изменились.
Теперь она чувствовала себя уверенно и независимо.
— Я вижу, что вы сторонница женской свободы, это распространено в интеллектуальных парижских кругах.
Он явно шутил. Сбитая с толку, Наташа внимательно посмотрела на него.
— Откуда вы знаете? Я думала, что советские русские не интересуются внешним миром. Что вы не в курсе того, что происходит на Западе.
— Да ну? У нас тоже многих захватила идея женской свободы. Большевизм — это слом общественной структуры, а в идеале отмена браков и условностей. Семья становится врагом. Женщина получает равные права с мужчиной. Она может даже не быть женственной. Все это, увы, привело к тому, что многие женщины перестали рожать детей либо просто бросали их из-за частых разводов. Поэтому в тридцатые годы поняли, что старые буржуазные идеалы были не так уж и плохи, по крайней мере в том, что касалось семейных ценностей: супружество, дети, воспитанные в духе уважения к родителям, прочные связи между людьми, которые предполагают права и обязанности. В моде стали традиционные ценности. Брак снова возродился, вместе с обручальными кольцами и свидетельством, отпечатанным на толстой гербовой бумаге. Запомните, мадемуазель: настоящий большевик всегда моногамен и предан семье.
Его взгляд был веселым, и Наташе трудно было перед ним устоять.
— Послушаешь вас, и сразу возникает желание выйти за кого-нибудь замуж. Ну, хорошо, я постараюсь быть серьезной и задам вам вопрос более соответствующий моменту, чем первый, — улыбнулась она, посмеиваясь в душе над собой.
— Я вас слушаю, — сказал Дмитрий, но когда она, задумавшись, поднесла карандаш к губам, его охватило желание обнять ее и поцеловать.
Растерявшись, он сделал вид, что рассматривает аллейки мемориала. Он что, с ума сошел? Или забыл, где находится? Торжественная церемония, место захоронения павших, присутствие начальства и иностранных журналистов, просто гостей, в конце концов, обязанности, которые он должен выполнять… Но как только он увидел ее, выходившую из машины, он больше не спускал с нее глаз, очарованный ее женственностью и манерами. А образ мыслей этой женщины делал ее еще притягательнее. Она была живой, умной. Очаровательно непосредственной. Для человека, воспитанного в атмосфере постоянной опасности и беспокойных слухов, такая искренность чувств была нежелательна. «Она просто восхитительна», — думал он, рассматривая ее лицо, сгорая от нетерпения услышать ее вопросы. Пожалуй, именно в этот момент он совершенно неожиданно для себя понял, что никогда раньше не ощущал такого счастья.
