Я тщательно оделась, думая только о Габриэле: быть красивой для него в последний раз. Если повезет, может, он не сразу забудет меня. Я надела узкую черную юбку и черную блузку. Теперь – роскошные лодочки на каблуках-стилетто напоследок перед долгим забвением: вряд ли они мне понадобятся в ближайшее время. Я тщательно расчесала волосы, оставив их свободно лежать на спине, и накрасилась. Надела черный плащ из хлопка с кожей и затянула пояс. Взглянула в зеркало: я была готова попрощаться с Габриэлем.
Он ждал меня, скрестив на груди руки, прислонившись к мотоциклу. Когда я направилась к нему, выпрямившись и отведя плечи назад, он не шевельнулся, так и продолжал стоять. Расстояние, разделявшее нас, уменьшалось, и наши глаза все напряженнее искали друг друга.
– Я боялся увидеть тебя на дне пропасти, а ты…
Он оглядел меня с ног до головы, собрался что-то сказать, но я его опередила:
– Я хочу насладиться последним вечером. Поэтому нечего рыдать над моей судьбой и даже обсуждать ее. Куда мы идем?
– Пошли.
Мы прошагали, не произнося ни слова, с четверть часа, после чего вошли в уютный ресторан с обволакивающей интимной атмосферой возле музея Пикассо. Фоном едва слышно звучал бразильский джаз, Стэн Гетц и Жилберту Жил. Габриэль попросил принести бутылку шампанского и сообщил, что еда уже заказана: фуа-гра без всяких наворотов, только с инжирным вареньем, гребешки Сен-Жак и крем-брюле на десерт.
– За несколько месяцев я успел тебя изучить, и твои любимые блюда мне известны.
Я засмеялась и покраснела. Габриэль приподнял бокал.
– За что выпьем?
– За нас.
Безжалостно покатились минуты. Я хотела остановить время, хотела навсегда остаться в этом ресторане и никогда не расставаться с Габриэлем. Его взгляды не могли лгать, я была ему не безразлична, и мне было хорошо и одновременно больно. Что я могла поделать? Бутылка медленно, но верно пустела. Опьянение мягко обволакивало, снимало усталость, разговор у нас не клеился. Несколько мимолетных улыбок, пара фраз – и это все. Как вдруг одно из его замечаний привело меня в замешательство.
– Не забудь сообщить мне, – произнес он, криво усмехнувшись.
– Сообщить что?
– Ты же скоро забеременеешь и родишь, что вполне логично.
– Не знаю… может быть.
Его лицо стало серьезным.
– Тебе это пойдет, и не важно, кто отец.
Живот свело спазмом.
– Не говори так, пожалуйста.
– Ладно, ладно… А еще ты заведешь собаку.
– Но это же так банально!
– Важно только одно: чтобы ты была счастлива и продолжала создавать модели. Оставайся той, какой ты стала здесь. И к черту все, что Марта могла тебе наговорить.
– Я так и планирую, – сказала я, но сама себе не поверила.
Он попросил счет, заплатил. Потом посмотрел на меня:
– Пойдем?
Ком в горле помешал мне ответить, и я смогла только кивнуть. Габриэль помог мне надеть плащ, придержал, как обычно, дверь.
Расстояние до моего дома катастрофически сокращалось. Мы шли, касаясь друг друга плечами. Мне было все труднее сдерживать слезы. Я хотела бы столько сказать ему. Пусть бы он узнал, какие чувства вызывает во мне, даже если я не имею на них права. И еще, пусть не забывает меня. Габриэль первым нарушил молчание:
– Теперь по вечерам мне будет скучно.
– Знаю я тебя, ты быстро себе кого-то подыщешь. Так что я за тебя не беспокоюсь. – Я сразу увидела его в окружении поклонниц. – Ты же не можешь быть благоразумным, сам говорил, – добавила я, взглянув на него.
– С тобой было хорошо быть непослушным… – Он подмигнул. – Роль галантного кавалера завершена – ты доставлена по назначению.
Мы пришли! Уже. Стоим прямо перед дверью. Лицом к лицу. Габриэль улыбнулся, а у меня на улыбку не хватило сил.
– Я тебя не скоро увижу, – произнес он.
Я покачала головой. Он больше не улыбался. И не шутил.
– Ирис, я…
Он взъерошил волосы.
– Мне будет тебя не хватать, – прервала я его. – Гораздо больше, чем тебе кажется.
Это было сильнее меня, я бросилась в его объятия. Зарылась лицом в шею, прижалась, ощутила его кожу. Он крепко обнял меня.
– Не хочу расставаться с тобой, – прошептала я.
– Я знаю…
Он выпрямился, я оторвалась от него. Он обхватил мое лицо. Его ладони были мягкими и нежными. Я накрыла их своими и гладила. Большим пальцем он стер с моих щек предательские слезы, которые катились сами по себе, помимо моей воли, и легонько подул, чтобы убрать волосы с лица. Его улыбка была грустной.
– Это было бы хорошо, даже очень хорошо, – сказал он.
– И я так думаю.
Он в упор посмотрел на меня:
– Нам удалось украсть несколько замечательных моментов, не предусмотренных программой… но мы знаем, что отношения между нами невозможны. У тебя своя жизнь, у меня своя. Будем считать, что нам обоим повезло, хоть и по-разному.
Он снова обнял меня. Я опять уткнулась лицом в его шею, чтобы надышаться им, его ароматом.
– Ирис, иди домой, иначе мы не справимся…
Я отпустила его, а он провел пальцем по моему лбу, носу, щекам. Мы посмотрели друг другу в глаза. Наше дыхание участилось. Габриэль на несколько мгновений прильнул к моим губам. Меня пронизала дрожь.
– Я только-только распробовал вкус твоих губ.
Он снова потянулся ко мне губами, я ответила на поцелуй, но он прервал нашу почти целомудренную ласку.
– Возвращайся к мужу.
Я заставила себя оторваться от него:
– Габриэль, я…
– Тс-с-с…
Я открыла дверь, бросила на него последний взгляд и шагнула во дворик. Оставшись одна, я прислонилась спиной к двери и медленно опустилась на землю. Деревянная створка задрожала – по ней изо всех сил ударили. “Господи, сделай так, чтобы он ушел, – думала я, – иначе мне не выдержать”. Через какое-то время, показавшееся мне вечностью, взревел мотоцикл. Габриэль рванул с места и с грохотом умчался.
Минут пять я не могла сделать ни шагу, потом, спотыкаясь, побрела к лифту. Я чувствовала себя пьяной – от тоски, чувства вины и утраты кружилась голова. Всю оставшуюся жизнь мое сердце будет разорвано пополам. Ирис Пьера. Ирис Габриэля. Двое мужчин, две любви. Готова расхохотаться в лицо всякому, кто рискнет утверждать, будто нельзя любить двоих одновременно. Оказывается, еще как можно.
Только любишь разной любовью. Любовь к Пьеру была чем-то привычным, придающим уверенность в незыблемости течения жизни. С Габриэлем это была любовь-взрыв, любовь – хождение по проволоке над пропастью, любовь в неведомой стране. Прикосновение его губ не вызывало того чувства уверенности, которое пробуждали губы Пьера. Но оно разжигало во мне такое волнение, о каком я до сих пор даже не подозревала. Увы, я не успела распробовать это новое неизведанное чувство.
