Анна внимательно посмотрела на собеседницу:
– Вы удивительная, Женя. Я таких не встречала. И я думаю, как повезло Илье!
Женя рассмеялась и скомандовала:
– Обедать, девочка! Суп, вот что нам сейчас надо. А по супам у меня, между прочим, сплошные пятерки! Помнишь, кто так говорил?
Анна мотнула головой.
– Эх ты, – расстроилась Женя. – Тоська в «Девчатах». А суп, между прочим, грибной.
– Он для меня… Так же, как и для вас, герой. Ну, не кумир, разумеется, кумирами стали уже другие. И все же…
Женя удивленно приподняла бровь:
– Герой, говоришь? А в чем его героизм? В том, что в девяностые не поддался и не пошел лепить халтуру? Наверное, гордость не позволила или совесть. А в чем же еще? С одной стороны, он был счастливчик: ранний успех, деньги, поездки, красавицы подружки. А с другой – вечно больная несчастная мать, уход отца, смерть матери, сумасшедшая тетка. Слава богу, в новой семье отца его приняли. Фаечка оказалась добрейшей и милой женщиной. Искренне его полюбила. Там он видел тепло и уют. Видел любовь. После смерти отца Фаечку он не оставил. В старости и болезни был если не рядом, то начеку точно.
Лиля. Беда. Уголовное дело. Ташкент. Чудная и светлая картина, снятая там. Ирма. Казалось бы – и снова беда. Артур. Ну разве мог он оставить его у себя? При его-то кочевой жизни? И отдал ведь не в интернат, родной тетке. Ездил, возил подарки и деньги. Неудачный оказался ребенок. Не его вина, верно, но и не Ильи. А сколько он бился потом, когда начались наркотики? Любые клиники, любые врачи, деревня эта… Не помогло. Помогало совсем немногим, одному из десяти. Артур в их число не попал. Я знала, что он страдал… Умоляла его разыскать Артура. Он отказался. Ну, ты понимаешь, это мать не откажется никогда и ни при каких условиях, а отцы… Да и отцом он был почти номинальным… Сестру второй жены, которая растила Артура, он потом поддерживал и помогал ей. Потом эта чешка. Тоже история. Душила его своей страстью. Не знаю, была ли это любовь, ведь при любви как-то жалеют. Или я не права? Он все никак не мог от нее отделаться, даже скрывался. А она из тех, кто если не в дверь, то в окно. От нездоровья, конечно, я, как врач, понимаю. Потом появилась эта девочка, Стася. Та, что крутилась во время его болезни. Не ухаживала, крутилась. Спала на полу у его кровати и думала, что так проявляется верность. А верность, она в горячем бульоне и в теплых носках. Стася не кидалась на него, как чешка, не преследовала его, делала хуже: все время напоминала, что она есть в его жизни. Его это угнетало. Он не хотел ответственности, уже устал и не верил в хорошее. А тут она предъявила ему беременность. А он уже записан в неудачники, ему уже плюют в спину, уже почти нет денег, почти нет здоровья и сил. Ему ведь немало лет. И еще нет любви. Он понимает, что это ему не под силу и совершенно не нужно. После Артура он боится «новых» детей! И он предлагает ей сделать аборт. Несправедливо? С ее позиции – да. А с его – по крайней мере, честно.
Я узнавала про ту женщину. Она быстро, почти тут же выскочила замуж, родила дочку, все было в порядке. Я уговаривала его познакомиться с дочкой. Он все отнекивался, и только потом я поняла: боялся. Боялся привыкнуть, боялся ответственности. Боялся внести в жизнь девочки смуту и раздрай. Просто запретил себе. Подлец? Вот не знаю… На чей-то взгляд – да, сволочь определенно, но я так не думаю. Просто сломленный человек. Вот и все.
– А про Комарова вы знаете? – спросила Анна.
– Про Комарова? Конечно. Хотя это все было задолго до нашей совместной жизни. И Комаров, и его Оксана прожигали жизнь, пили, ели, веселились, спускали все заработанное. Вечно просили в долг, в том числе и у Ильи, и не отдавали, бывают такие люди. Комар был неплохим режиссером, но много пил, и Оксана была такая бабенка, любящая деньги и удовольствия. Если бы не жена, Комар бы состоялся, знаешь, ведь успех мужчины часто «планирует» женщина. А с тем сценарием тоже вопрос. Комар все затягивал, вовлекал в свои пьянки сценариста, обещал «гениальное полотно» и снова гулял «по буфету». Все понимали, что фильм он провалит. А Городецкий мечтал о такой работе. Профессия победила дружбу. Впрочем, и для Комара, – тут Женя улыбнулась, – все сложилось неплохо. Оксана его бросила в беде, а он ускакал в провинцию и там стал шишкой. Свой театр, девки хороводом, прекрасный дом… А здесь бы он спился, и спился довольно скоро.
– А Ходасевичи? Что о них?
– Вот там трагедия. Просто такая судьба. И Вовка, и Таня – чудесные люди. Просто сломались, так распорядилась жизнь. Илья помогал как мог: ездил на зону, отсылал Вовке посылки, пытался помочь Мишке. Не получилось. Разве он в этом виноват? В конце концов, люди сами ответственны за свои поступки и за свои судьбы. По-моему, так.
Анна кивнула.
– А история с высылкой Минина? Ты ее знаешь? – спросила Женя.
Анна покачала головой.
– Минин был такой делец, бизнесмен, как назвали бы его сейчас. А тогда, в семидесятые, Минин крутился как мог. Любил человек делать деньги и помогать тем, кто в них нуждался. Левые концерты, основной заработок артистов, прокаты в отдаленных клубах почти запрещенных фильмов. Понятно, все небескорыстно. Но сколько людей жили благодаря Минину, не пропали с голоду, не спились? Минина арестовали. Была там еще какая-то мутная история с валютой, спекуляцией машинами, гаражами и кооперативными квартирами. Срок маячил огромный. А у дельца молодая жена на сносях. За него вступились известные деятели культуры, написали письмо в защиту. Правда, таких, кто помнил добро, набралось не так много. Илья был в их числе, его подпись стояла второй. И он же, на собственные деньги, нанял самого знаменитого и дорогого адвоката. А на процессе встал и стал кричать: «Позор!» – это было совсем небезопасно. Минину дали минимальный срок, хотя прокурор все упирал на валюту, он сел, а Илюша отвез в роддом его молодую жену. И он же ее забирал. Заметь, друзьями они с Мининым не были, так, приятели. А вот «друзей» было море, тех, кто считался друзьями.
– А что было потом с этим Мининым?
– Да все нормально, – отмахнулась рукой Женя, – выпустили по УДО. Вернулся и быстро уехал. В Америку, кажется. И еще были письма в защиту Сахарова. Первым подписывался Илья. Была и Алла Михайловна – в восьмидесятые ей было уже, наверное, больше восьмидесяти. Хорошая актриса, в молодости – красавица. Она преподавала у Илюши на курсе. Под старость оказалась совсем одна, плюс диабет и отнятая нога. Илюша ей здорово помогал, деньгами, продуктами. Она его обожала.
Женя помолчала и внезапно воскликнула:
– Да! Была еще история с мастером. Мастер Илюшин был… ну нет, обойдемся без фамилий, по крайней мере из моих уст. Он был корифеем, гением… Да, гением – наверняка. Илюшку он обожал еще с института, помогал как мог. А мог он многое. Они дружили. Особенно когда Илья вырос и оперился. И вот случилась беда. Какая-то студентка, у которой мастер не принял экзамен, накатала на него страшную телегу: мол, приставал и зачет обещал только за постель… У девки оказался влиятельный папаша. Дело стали раздувать, как воздушный шар. Корифей, бедолага, слег с гипертоническим кризом. Плюс больная жена, с которой прожита большая и трудная жизнь, дочь, взрослая внучка. А главное – репутация. И его стали травить. В институте давно уже хотели от него избавиться, даже статейку какую-то протолкнули в «Советскую культуру». В общем, беда. И тут подключился Илья. Вывел эту девку на чистую воду, добился опровержения в газете, публичного извинения в деканате, восстановления репутации. Хотел еще подать в суд за оскорбление чести и достоинства, да не успел, умер мастер, не пережил позора. И Илюшка стал помогать его вдове и дочери. Чем – уже не помню, говорить об этом он не любил, но что помогал, это точно.
