Длинные темные волосы его упали ему на глаза, но ей так хотелось увидеть их выражение. Ей так хотелось прочесть в них правду – то, что он на самом деле чувствовал, понять, как у него хватило прозорливости выйти из нее в самый разгар страсти.
Внезапно он поднял взгляд, убрал с лица волосы. Его взгляд пригвоздил ее к месту. И там, в глубине его глаз, она увидел то, что никогда не даст им быть вместе. Довлело ли над ним проклятие рода или что-то иное, но она вдруг почувствовала, что он никогда не позволит ей овладеть его сердцем. Граф Мортон запретил себе любить. Ее или любую другую женщину. И она лишь терзала себя, надеясь на иное.
Она опустила взгляд. Он не должен увидеть ее боль, невыразимую, безрассудную боль, что когтями впилась в ее сердце, и едва не вскрикнула, когда он лег с ней рядом.
– Что вы делаете?
– Ложусь спать. – Голос его звучал возле самого ее уха, и от его дыхания дрогнули прядки возле щеки.
Он не собирался возвращаться к себе на кровать после того, как получил удовольствие? Мысли ее пребывали в смятении. Зачем он овладел ею? Той самой женщиной, которую подозревал в том, что она хочет женить его на себе? И почему он все еще был здесь? Рядом с ней? Прижимал ее к себе так, словно имел на это полное право, словно здесь, в одной постели с ним, в его объятиях, ей было самое место?
– Спать, – эхом откликнулась она. Каждый нерв в ней натянулся, каждый нерв трепетал, полный жизни. Спать. Сон улетучился, словно облачко дыма.
Ладонь его легла ей на бедро. Он пододвинул ее к себе по-хозяйски, как собственник.
Порция смочила пересохшие губы. Он хотела что-то сказать, притвориться, словно это прикосновение не оказало на нее никакого действия.
– Завтра, – сказала она, удивившись тому, что голос ее не дрожит, – ваша бабушка создаст нам проблемы.
– А разве она не создает их всегда? – сказал он, уткнувшись губами ей в затылок. От его теплого дыхания в животе ее снова возникло возбуждение.
– Мы пробудем наедине, – сказала она, и голос ее оборвался на высокой ноте в тот момент, когда он слегка прикусил мочку ее уха; желание, горячее и острое, пронзило ее, превращая всю ее в жаркую расплавленную материю, и она с трудом закончила предложение, – всю ночь.
– Да, – выдохнул он голосом теплым, как херес, и поднял голову, чтобы посмотреть на нее, – всю ночь. Волосы упали ему на лицо, создав игру света и теней – как солнечные лучи на подернутой рябью воде.
Рука ее на миг замерла в воздухе, прежде чем она решилась убрать волосы с его лица. Он пристально смотрел на нее сверху, и глаза его были похожи на бездонные черные омуты. Они затягивали ее в себя, грозили поглотить целиком.
– Что мы будем делать? Что мы скажем? – Она чувствовала его напряжение. И ответил он не сразу.
На мгновение ей показалось, что он вообще не будет отвечать либо скажет привычные ей оскорбительные слова.
И когда он заговорил, голос его очень мало напоминал тот, с чувственной хрипотцой, что она слышана всего мгновение назад. В этом голосе звучала железная решимость и серьезность.
– Ничего. Ничего не изменилось. Я знаю, почему ты приехала сюда, Порция. Я знаю, чего ты ожидаешь. – Она открыла рот, чтобы возразить ему, но он приложил палец к ее губам, заставив ее замолчать одним легчайшим прикосновением. – И я знаю, что означает то, что мы сделали, – продолжил он. – Но я не могу жениться. Ни на тебе, ни на какой другой женщине.
«Ничего не изменилось». Слова его эхом отозвались в ее сердце. И она вынуждена была признаться себе, что где-то в глубине души она хотела бы, чтобы случилось иначе, чтобы он изменился. Но… он никогда не женится. Не женится, потому что считает, что он обречен стать безумцем. Он закрыл свое сердце для любви.
– Ты можешь это принять? – Он с прожигающей пристальностью смотрел ей в глаза. Он требовал, чтобы она поняла. И она понимала. Ему не стоило опасаться того, что она закатит ему истерику, что она станет настаивать на том, чтобы он поступил по чести и женился на ней. Она докажет ему, что не собиралась склонять его к браку с самого начала. Она отпустит его, даже если при этом сердце ее истечет кровью.
– Конечно, – ответила она с деланной легкостью, в то время как сердце ее превратилось в тяжелый камень. – Я не хочу замуж.
Лицо его приняло настороженное выражение. Он не знал, как реагировать.
«Я не хочу замуж». Это правда. Замуж она не хотела. Она никогда не станет ничьей женой. Так почему эти слова встали у нее костью в горле? Одна ночь в его объятиях не могла свернуть ее с единственной поставленной цели. Она хотела независимости, она мечтала жить за границей, она мечтала попасть в Афины и много раз видела себя во сне стоящей у Парфенона. Она хотела увидеть его собственными глазами и воочию убедиться, что легендарный храм на самом деле так великолепен, как его описывают в книгах. Она жаждала той свободы, какой наслаждалась ее мать. Свободы, а не ночей, полных страсти, в объятиях мужчины, способного повергнуть в прах ее волю.
– Тогда никаких сожалений?
– Никаких, – клятвенно заявила она.
Он повернулся и запечатлел на ее ладони влажный поцелуй.
– Это все, что у нас есть, – прошептал он, прижимаясь губами к нежной плоти. Не отрывая губ от ее ладони, он посмотрел ей в глаза. – Я не могу предложить ничего большего – только эту единственную ночь.
На мгновение она позволила себе помечтать. О, эти опасные умственные построения, начинающиеся со слов «что, если». Что, если бы он захотел на ней жениться? Не потому, что этого от него требовала бабушка. Она бы тогда приняла его предложение? Забыла бы о своих мечтах, пожертвовала бы своими надеждами? И восхитительный вес его тела на ней был вполне убедительным ответом. Ради многих, многих таких ночей? Ради того, чтобы ночь за ночью быть рядом с ним? Но разум ее уклонялся от ответа. Оставив вопрос открытым, она глубоко вздохнула, признав с облегчением, что выбора у нее все равно нет. С облегчением и печалью.
Рука его скользнула по ее ключице, и прикосновение его пальцев заставило ее забыть о грустных мыслях. Рука его опустилась, оставляя огненную дорожку в ложбинке между двумя холмами, и она затрепетала.
– Не переживай. Я разберусь с бабушкой, – тихо сказал он, скорее всего неверно истолковав ее трепет. Он решил, что она тревожится по поводу того, что скажет его бабушка, когда они вместе вернутся домой. – Эта ночь – наша. – Его хрипловатый голос ласкал ее. И в предвкушении того, что обещал его голос, внизу живота ее начал разгораться костер.
У них одна ночь. Единственная ночь.
Она прогнулась навстречу его руке и обняла его за шею, привлекая к себе, побуждая его прижаться губами к ее губам.
Это все, что они могут себе позволить. Большего не будет. И этого должно хватить. Она сделает так, чтобы этой ночи хватило ей на всю жизнь.
