— Ты не Мортимер. Ты не давал мне повода ненавидеть тебя, — произнесла Николь холодно и бесстрастно. Но ее слова не убедили его.
— А предположим, если я дам тебе повод для ненависти, тогда ты обойдешься со мной так же, как и с Мортимером? — поинтересовался он вкрадчиво.
Она порывисто вздохнула.
— Я сомневаюсь, что ты способен на такую степень жестокости и злобности. Ты не представляешь, каким он был гадким. Почти год он продержал меня в заточении. Безусловно, порой я вела себя несдержанно, дразнила его и проявляла открытое неповиновение. Но я всегда контролировала себя, потому что знала, что если зайду слишком далеко, то пробужу в нем зверя. Он мог бы меня убить, если бы его звериная натура возобладала над человеческой.
— Но в конце концов тебе удалось одержать над ним победу, — заметил Фокс. — Все это подтверждают. Да я и сам видел, когда дрался с ним в поединке. Он стал совсем другим.
Она снова сделала глубокий вздох.
— После того как умер ребенок, я перестала бояться смерти. Мне стало все равно. Тогда я начала не только дразнить его, но и угрожать. Я сказала ему, что он никогда не получит от меня того, чего желает. Что я его ненавижу и что молю Господа о его смерти. Потом я ему сказала, что прокляла его, что отныне он забудет, что такое половое возбуждение, что его орган иссохнет и станет бесполезным. — Она истерично рассмеялась. — Не знаю, что на меня нашло. Но за моими словами не стояла никакая сила. Как ни странно, но он мне поверил. Я видела, что в его глазах промелькнул ужас. Уходя от меня, он даже забыл запереть дверь. Тогда я поняла, что нащупала его слабое место, его тайный страх. Грех был им не воспользоваться. Я велела служанке доставить в замок Гленнит. Я спросила ее, не знает ли она какое средство или зелье, которое делало бы мужчину бессильным. Она сказала, что знает, и дала его мне. В ту ночь я впервые подсыпала порошок Мортимеру в вино. — Она покачала головой. — К моему удивлению, снадобье сработало. Он прибежал в мою комнату и набросился на меня с проклятиями и кулаками. Но я видела, что он перепуган до смерти. Я воспользовалась его страхом. Я сказала ему, что отныне он больше никогда не сможет предаваться своей противоестественной страсти к мальчикам, что он вообще никогда не узнает полового удовлетворения. Я думала, что причиной его бессилия стало зелье, и с ужасом ждала дня, когда его действие иссякнет и Мортимер обретет утраченную веру. Вскоре я перестала подсыпать ему порошок, но он оставался испуганным и настороженным. С тех пор он больше не запирал меня на замок и все переменилось.
Его люди заметили перемену в нем. Особенно Фитцер. Они заподозрили меня в колдовстве и обвинили в том, что я травила своего мужа какой-то гадостью. Но у них не оказалось никаких доказательств моего коварства. По правде говоря, я прекратила какие бы то ни было попытки на него влиять. Достаточно было заронить в душу Мортимера зерно сомнения. Почва оказалась плодородной, сомнение пустило корни и дало всходы, как сорняк в запущенном саду. Его разъедал страх, а страх порождал слабость. Так что больших усилий не потребовалось, чтобы Мортимер вступил на путь, ведущий к безумию.
Николь подняла на Фокса глаза, чтобы убедиться, что он ей верит. Фокс действительно поверил ее рассказу.
— Я очень хорошо помню, как Мортимер пришел в твои покои после того, как мы занимались любовью, как обзывал тебя шлюхой, хотя самолично прислал меня к тебе специально для того, чтобы я овладел тобой. — Фокс скептически покачал головой. — С тех пор я заподозрил, что у него с головой явно не в порядке. Потом, похоже, все, что бы ты ни делала, только еще сильнее толкало его к безумию.
— Я разделяю твое мнение. Мне кажется, решающую роль сыграла моя угроза лишить его того, что он боялся потерять больше всего на свете. Он просто свихнулся. — Николь сделала паузу, потом с сомнением спросила: — Ты меня осуждаешь за то, что я с ним сделала?
— Нет, я не могу винить тебя. Ты делала все с единственной целью — выжить. — Фокс поднял мехи с вином и сделал глоток. Он не осуждал ее, но и не доверял ей.
Она села на одеяло и взяла жареного каплуна с сыром из приготовленных Фоксом припасов. Он взглянул на нее и отметил, какой далекой и замкнутой она казалась. Трудно вообразить, что некоторое время назад она предлагала ему себя, умоляла завладеть ею. Такой она нравилась ему гораздо больше — открытой, раскрепощенной и уязвимой. Он положил винные мехи на место.
— Ты что-то совсем не ешь, — обронил Фокс.
— Я не голодна, — прозвучало в ответ.
— А я проголодался. Я просто не могу насытиться.
Она взмахнула ресницами, и ее взор застыл на его лице. Он понял, что женщина догадалась, какой смысл вкладывал он в свои слова, что говорил не о желудке, а о плотском аппетите. Он ждал ее дальнейшей реакции. Как поведет она себя? Отделается ли скромным молчанием или что-нибудь скажет?
Она наблюдала за ним затаив дыхание, как самка оленя, обнаружившая в кустах рысь, приготовившуюся к прыжку. Охватившее Николь волнение напомнило Фоксу о ее недавней лжи, о том, что он по-прежнему не имел представления о том, где его жена провела предшествующий день. Подобные размышления вызвали у него новый прилив крови к чреслам, сделав восставшую плоть еще крепче. Он опять жаждал обладать ею, подчинить ее своей воле, сделать ее неопровержимо своей, чтобы у нее и в мыслях не было изменять ему. Возможно, ему никогда не удастся выведать у нее, где она пропадала накануне и имелся ли у нее любовник: Но он был в состоянии позаботиться о том, чтобы она и думать забыла о других мужчинах; Он будет играть в любовь с ней до тех пор, пока она не сдастся, пока не станет его беспрекословной рабыней.
Фокс начал раздеваться. Теперь он снял с себя всю одежду. В прошлый раз он только приспустил штаны. Она догадывалась, что его нежелание обнажить полностью нижнюю половину тела было преднамеренным. Николь видела, как сильно он возбужден.
Он жестом указал на одеяло, давая понять, что хочет, чтобы она расположилась здесь.
Его ласки доставляли ей сладостно-невыносимые мучения. В следующий момент, когда она почувствовала влажную прохладу его рта, прижавшегося к ее обнаженной плоти, Николь пронзила дрожь. Теперь она не сомневалась, что находится всецело в его власти.
Николь беззвучно стонала. Ее тело сотрясала мелкая дрожь. Фокс сознавал, что она готова, но позволил себе еще немного продлить удовольствие. Для него теперь это был единственный способ повелевать такой гордой и неприступной женщиной. Он почувствовал, как напряглось и замерло ее тело. По конвульсивной реакции он догадался, что довел ее до экстаза. Ее сладкий, жаркий сок любви наводнил его рот. На мгновение он от нее отпрянул, гадая, сколько раз еще сумеет заставить ее испытать блаженство.
Николь Издала громкий стон, и Фокс сжалился над ней. Хотя у него в голове промелькнула мысль, что не помешало бы вынудить ее просить, умолять его прекратить пытку, но он сам дошел до крайней черты и больше не в состоянии был оттягивать волнующий момент. Ему самому не терпелось проникнуть в нее и понестись вдвоем в захватывающем ритме.
