Он нагнулся под листвой, отводя царапнувшую его по шее ветку гибискуса.
— Где ты нашла собаку?
— Вон там, — неохотно указала она.
Габи действительно не желала говорить об этом. Ни с Джеймсом Санта-Марином, ни с кем-либо другим. Юпитер был таким славным псом. Он не ждал от окружающего мира ничего, кроме добра. Но кто-то стянул веревку вокруг шеи и удушил его, вероятно, в тот момент, когда бедняга ожидал человеческой ласки.
Санта-Марин опустился на одно колено, шаря рукой по земле.
— Собаке не вспороли живот или что-нибудь в этом роде?
Вспороли живот? Одна мысль об этом вызывала ужас. Габи отвернулась, чувствуя тошноту.
— А тебя-то почему это интересует?
Он поднялся на ноги.
— Меня интересует все, что ты рассказала. И то, что кто-то явился сюда, и то, что тебя напугали до полусмерти какой-то чепухой.
— Чепухой? — Габи изумленно посмотрела на него.
— Да, чепухой! — Его глаза сверкнули. — Мне все равно, что болтал тебе Кастанеда. Это ерунда. А сумасшедший, который проделал все это в твоем доме, должен быть посажен в тюрьму. Отведи меня на веранду, — приказал он. — Ведь там обнаружили следы билонго?
— Там уже все убрали. — Санта-Марин шел по боковой тропинке, Габи следовала за ним. — Ты не все мне говоришь! — в досаде крикнула она. — Могу поспорить, ты знаешь, чья это работа!
— Нет, — ответил он, не оборачиваясь. — Но клянусь, черт возьми, что я это узнаю. — Санта-Марин продрался через неподстриженные кусты к Двери на веранду. — Мне говорили, тебе кажется, что за тобой следят.
Несмотря на легкий ветерок, веявший над бирюзовыми водами Бискайнского залива и ерошивший волосы Габи, на веранде стояла невыносимая жара.
Санта-Марин повернулся к Габи, щурясь на солнце. Его смуглое красивое лицо казалось таким же блестящим, как ослепительно яркий солнечный диск. Однако глаза горели злобным, опасным светом.
— Э-э-э… длинный черный лимузин. — Габи была уверена, что он не поверит ей. — Машина преследовала меня по дороге с работы.
Как ни странно, Санта-Мартин принял ее слова с должным вниманием.
— В Майами миллион таких автомобилей. Ты можешь сказать, кто был внутри? Мужчина или женщина? — Он замялся на долю секунды. — Может быть, двое мужчин?
Габи чуть не задохнулась.
— Боже мой, за мной следят твои колумбийские наркодельцы!
— Господи, что за ерунда! — Санта-Марин был искренне встревожен. — Только не торопись с необдуманными выводами. К тому же я не знаком ни с одним колумбийским наркодельцом.
Однако стоило ему направиться к двери веранды, как Габи крикнула ему вслед:
— Ты от меня так просто не уйдешь! Около твоего дома были колумбийцы. Я их сразу заметила. В этом-то все и дело, правда? Я увидела то, что мне не следовало видеть!
Санта-Марин немного помедлил, затем вновь двинулся вперед.
— Пойдем внутрь. Хочу, чтобы ты мне рассказала, какие звуки слышатся тебе по ночам.
Он знал даже о таких подробностях. Габи пришла в бешенство.
— Кто тебе проболтался? Твой друг с компьютером? — Как она теперь сожалела, что не прикусила язык в офисе бабалао. — Ты знаешь, что, по мнению бабалао, кто-то пытается убить меня?
— При помощи сантерии? — Он смерил ее презрительным взглядом. — Шутишь, что ли? Неужели ты веришь в эту чушь?
— Теперь я уже не знаю, во что мне верить, — вздохнула она. — Ну и денек выдался! Сначала маленькая африканская ялоха, потом твой школьный дружок со своим компьютером. Представление разыгрывалось только ради меня? Чтобы снова сбить меня с толку? Боже мой! — Отворачиваясь, она застонала. — Как я устала от этих людей!
— Каких таких людей? — Санта-Марин схватил ее за руку и силой развернул к себе. — Что вы хотите сказать, мисс Кольер? — тихо спросил он. — Вы имеете в виду нас, неотесанных грубых латиноамериканцев?!
Габи вздрогнула.
— Нет, нет. Извини, у меня вырвалось. Я вовсе не хотела это сказать.
— Как же, черт возьми, не хотела. Я знаю, что думают о нас коренные американцы, мисс Кольер, вам необязательно произносить это вслух. — Он так неожиданно отпустил Габи, что она едва не упала. — Наверное, ты думала, что я чем-то отличаюсь? Может быть, Кастанеда болтал о благородном кастильском происхождении моей матери? Конечно, хвастался своей славной смуглой кожей? Что ж, жаль тебя разочаровывать, но я кубинец, как и мой отец, который до сих пор находится на острове. — Санта-Марин чеканил каждое слово. — Один из политических узников режима Кастро. Старик в кресле-каталке, перенесший удар. Он находится под двадцатилетним домашним арестом. Наверное, отец так и умрет в заключении.
Санта-Марин отвернулся, пряча от нее глаза, в которых отражались и гнев, и печаль.
— Я здесь только потому, что не хочу, чтобы ты запуталась в наших невежественных суевериях. Когда выясню, кто напакостил вашему благородному семейству с Палм-Айленд, то собственноручно выдавлю этому типу глаза. По-варварски. Самым омерзительным образом. Довольна?
Габи была шокирована.
— Это несправедливо! Ты меня не так понял. Не знаю, почему у меня такое вырвалось. Просто этот сегодняшний визит к ялохе, потом к компьютеризированному верховному жрецу… — Ее голос становился все тише. — Я не просила тебя приезжать сюда, — напомнила она. — Почему бы тебе не отправиться назад на свою яхту?
— Забудь об этом. — Некоторое время они стояли молча, скрестив взгляды. Оба были увлечены поединком, и ни один не желал уступать другому даже на дюйм.
Наконец Санта-Марин отвернулся.
— Я хочу осмотреть внутренние помещения.
Он направился к дому. Габи медленно брела следом, завороженно глядя на его узкобедрую, длинноногую фигуру. Она вспомнила слова бабалао. Тигр. Шаровая молния. Джеймс Санта-Марин обещал, что выдавит кому-то глаза. Он говорил, что его отец по-прежнему находится в заключении на Кубе. Двадцать лет. Габи содрогнулась от такой жестокости судьбы. Однако Санта-Марин так и не ответил ни на один ее вопрос. Впрочем, разве кто-то другой сказал ей что-то разумное?
Он поджидал ее у входа на веранду.
— Ты говорила, что слышала ночью какие-то звуки, — натянуто произнес он. — И что-то насчет магнитофонной записи.
Габи вынула ключи и отперла дверь.
— Теперь я уже сомневаюсь, что слышала, — призналась она. — В стенах нет никакого магнитофона. Я сказала это просто так.
Особняк был закупорен от жары и пах плесенью, как все жилища, стоявшие вдоль берега. Их шаги по кафельному полу громко разносились по дому. Габи не могла удержаться от тревожных воспоминаний о ночной буре, когда Джеймс Санта-Марин впервые появился в ее доме. В зале она избегала смотреть на старую зачехленную кушетку. Слишком живо она представила себе, как лежала здесь в темноте полуобнаженная и чуть ли не поощряла его заняться с ней любовью. И его страстные губы, стройное тело, лежавшее поверх нее, трепещущие руки, ласкавшие ее обнаженную грудь.
