Пучик сделал шаг назад.
В руках у атамана штык. Такой же, как у Пучика. Только красный.
Кровь.
Пучик упал и стал дрыгаться на полу. Дрыг, дрыг, дрыг, это долго все продолжалось, видимо, штык попал в печень. Потом атаман расхохотался.
Далеко. Нет, можно было бы попробовать, но…
Далеко.
И атаман знал, что далеко. То есть…
Я не разглядел. Он сделал руками движение, короткое, от пояса, только через полсекунды я понял, что это.
Подумать ничего не успел, просто оказался возле стены.
Рядом обрушилась люстра. Остатки подвесок брызнули, в воздухе возникла радуга, и тут же ударили автоматы. Но не глупо и щедро, а короткими очередями. Оказался зажат, с одной стороны стена, с другой – скамейки, дернуться некуда – по флангам стреляют.
Гранаты. Я понял, что сейчас они кинут еще, и не две, а побольше, и тогда все. У меня четыре своих, и пластик Обычно я гранатами не пользуюсь – нужды нет, разве что какое-нибудь поганское логово разворошить. Или вот как здесь…
Выдрал кольца, швырнул две.
Рвануло. Кто-то заорал, стрельба стихла.
– Ловите еще, – крикнул я и запустил подвернувшуюся железку.
Кто-то ойкнул.
Достал банку с пластилином.
Вообще, это Петр придумал, такую штуку. Граната, только пластилиновая. Обычной раза в три мощнее, а устройство похожее, тоже кольцо выдергивать и рычаг отпускать. Выдернул, отпустил.
– А вот еще…
Швырнул банку, открыл рот пошире.
Они снова стали стрелять, но тут рвануло по-серьезному. Стены покачнулись, последние люстры обвалились, даже потолок частично обвалился, затянуло все дымом и пылью, видимость пропала, я швырнул еще одну, вдогонку.
Пластилин должен был их оглушить. Он меня-то оглушил, в башке звон и грохот, зубы клацнули, язык прикусился. Противник же, как я надеялся, пребывал в состоянии полнейшей тяжелой контузии.
Еще взрыв. Еще что-то обвалилось.
Я выбежал из зала, по коридорчику, уронил покосившуюся дверь, на воздух. Внутри стреляли и ругались, пыль расползалась из окон, надо подождать, пока осядет.
Вокзал врос в землю, или земля разбухла, не знаю, окна были низкие совсем, легко зайти, я прислонился к простенку, стал ждать и вдруг понял, что так нельзя.
Атаман. Атаман у них умный. И быстрый, сразу все понял, сразу гранаты швырнул. Значит, скорее всего, он эти мои действия просчитал. И просчитал, что я буду бить по ним снаружи, значит, у стены нельзя.
Слева, метрах в двадцати, догнивала техника. Не легковые автомобили, а что-то посерьезнее, не знаю, как называется, пусть экскаваторы. Много, большие. Туда и спрятался, в переплетение железа, обрывков резины и мелкого, высохшего кустарника.
Стал ждать.
В голове продолжало шуметь, но постепенно я успокаи-вался. Ничего необычного не случилось. Очередные негожи, с которыми предстоит разобраться герою. И я с ними Разберусь. Потому что я прав. Прав – это от слова праведник. Или, наоборот, праведник – это от слова прав. А прав – это тот, кто по правую руку Его. А значит, тот, кто прав, тот и непобедим, тот и настоящий герой.
Почему же тогда праведники гибнут? Как и все остальные.
Гомер и на этот вопрос отвечал. Во-первых, не так, как все остальные, а совсем по-другому. Во-вторых, праведники не только здесь нужны, на небе в них тоже постоянная нехватка. У Облачного Полка полно работы, во Вселенной так много зла, что даже они не успевают. В-третьих, случается, что праведник оступается. Ну, какой-нибудь нехороший поступок совершает или начинает сомневаться – вот его и забирают, чтобы он дальше не испортился.
А если он тверд в убеждениях, молод и беззаветен, то от него пули просто отскакивать будут, как горох от пустого лба, и дикие звери повиноваться станут, и – кто его знает, может, даже погань. Тому есть масса примеров в прошлом. Или вот еще – праведник велит горе перейти в другое место – и – бац – гора переходит.
Ну, про гору я пробовал уже, нет, не получилось. И ведь не горе приказывал, небольшому холмику – не получилось. А вот пули…
Пули, конечно, попадали.
Но не насмерть.
И к определению Гомера я вполне подходил – молод, тверд в убеждениях. Что такое беззаветность, я не очень хорошо понимал, поэтому в сем пункте несколько сомневался. Даже не сомневался: сомнение – это слабость, просто… Ладно, узнаю, что такое беззаветность – буду в ней тренироваться.
С другой стороны, герой он только тогда герой, когда у него есть в чем геройствовать. С чем бороться, где доблесть проявлять. Герою нужен враг, а еще лучше враги, да побольше, трудность, к которой нужно карабкаться.
А бывают герои без врагов?
Не бывают, говорил Гомер. Всегда найдутся те, кто преклонится ко злу. Как всегда, будут и те, кто встанет на сторону добра. И всегда между ними будет смерть.
Правда в этом есть, едва я устроился, как показался атаман. Враг, он выставился из щели и замер возле стены. Я прицелился.
Атаман дернул в сторону техники, в проржавевшие подъемники, видимо, размышлял примерно как я. А следующей моей мыслью была мысль о гранате. И тут же я понял, что атаман, скорее всего, подумает точно так же.
Выхватил гранату из сумки, вырвал кольцо, размахнулся, уже размахнувшись, понял, что не туда. Не туда кидать надо, и запустил гранату не в ржавую рухлядь, а рядом. И сам выскочил.
Опередил. Секунды, наверное, на полторы. Атаман действительно думал так, как я – он вылетел на дорогу, увидел гранату, кинулся на асфальт, плашмя, прикрывая одной рукой бок, другой голову.
И я тоже.
Взрыв.
По асфальту взрыв разошелся сильно. Сильно ударило в живот, надо было на печенку валиться, не догадался. Ничего И еще. Еще один взрыв, там, где я только что прятался. Усиленная граната, встречал. Над головой прошла плотная воздушная волна, вверх подбросило железо, пыль всколыхнулась и закрутилась в причудливую фигуру, я шарахнулся в сторону, передо мной упал покореженный ржавый ковш, наткнулся на него, спрятался.
Победа. Меня скрывало толстое железо, врага не защищало ничего. Он лежал на асфальте, может быть уже и вполне мертвый.
Не мертвый.
Атаман поднимался. Он был оглушен, покачивался, я мог его убить. В любую секунду. Он выкрикнул что-то, я не услышал.
Не знаю, что меня подтолкнуло. Желание проверить. Гомер бы за такое точно по ушам надавал бы, за дикие желания. Но Гомера нет, теперь я сам себе Гомер. Проверить. Я поднялся из-за ковша, двинулся навстречу атаману. Пыль продолжала клубиться, ее подхватил внезапный сквозняк, заиграл, мне всегда казалось, что сквозняки живые, кто-то у нас считал их неприкаянными душами.
