— Будь хорошим мальчиком, Тимоти. Ну, еще повидаемся.
На звонких перепончатых крыльях, быстрей листа в потоке, проворней волка на проселочной дороге, с такой скоростью, что местность внизу расплылась и последние звезды закрутились, как галька во рту у дяди Эйнара, — так летел Тимоти, недолгий спутник дяди в его поразительном путешествии.
И вернулся в свое тело.
Выкрики и смех постепенно стихли. Заметно рассвело. Все обнимались, плакали, жаловались на то, что в этом мире им все труднее становится существовать. Бывали времена, когда они встречались каждый год, а теперь десять лет проходит и все не сговориться.
— Помни, встречаемся в Салеме в тысяча девятьсот семидесятом! — крикнул кто-то.
Салем. Тимоти вертел это слово в своем оцепеневшем мозгу. Салем — 1970. Там будут дядя Фрай, и бабушка, и дедушка, и многажды прабабушка в иссохших погребальных одеждах. И мать, и отец, и Эллен, и Лора, и Сеси, и Леонард, и Бион, и Сэм, и все остальные. А он-то сам будет? Доживет ли? Как можно быть уверенным, что доживет?
Последний опустошительный порыв ветра, и все разбежались по сторонам: шарфы, пугливые млекопитающие, сухие листья, резвые волки, собачий вой, пчелиное гудение, полуночи, мысли, безумства.
Мать затворила дверь. Лора взялась за метлу.
— Нет, — сказала мать. — Уборка подождет до завтра. Первым делом нужно выспаться.
Отец сошел в подвал, за ним последовали Лора, Бион и Сэм. Эллен отправилась наверх, Леонард тоже.
С опущенной головой Тимоти пересек прихожую, усеянную обрывками крепа. Проходя мимо зеркала, у которого развлекались гости, он увидел себя: бледного представителя смертной породы. Он дрожал от холода.
— Тимоти, — позвала мать.
Он остановился у лестницы. Мать подошла и погладила его по щеке.
— Сынок, — начала она. — Мы любим тебя. Не забывай об этом. Мы все тебя любим. Что с того, что ты не такой и можешь однажды нас покинуть. — Мать поцеловала его в щеку. — И если ты когда-нибудь умрешь, твои кости никто не потревожит, мы за этим присмотрим, ты будешь покоиться мирно до скончания века, и каждый Хеллоуин я буду тебя навещать и подтыкать тебе одеяло.
По дому прокатились эхом гулкие хлопки и скрипы отполированных деревянных дверец.
Дом затих. Издалека с холма донесся писк: ветер спешил прочь с последним грузом — партией летучих мышей, мелких и темных.
Роняя слезы, Тимоти стал потихоньку взбираться по ступеням.
Скелет
Skeleton, 1945
Перевод Л.Бриловой
У меня болело горло, я скверно себя чувствовал и отправился к врачу, а он, заглянув мне в глотку, сказал: «Ничего страшного, легонькое покраснение… примите пару таблеток аспирина и ступайте домой, на прием больше не ходите». Я ответил: «Как же, доктор, я ведь чувствую там мускулы и связки». Доктор сказал: «Ну и что, в нашем теле вообще много всего, что мы обычно не чувствуем: локти, колеблющиеся ребра, продолговатый мозг». Когда я выходил из кабинета, я чувствовал в себе и колеблющиеся ребра, и продолговатый мозг, и надколенники в придачу. Эти мысли не отпускали меня и дома, и я сказал: «Боже, а ведь у меня внутри СКЕЛЕТ». Название было готово, я сел и написал рассказ. На это у меня ушло два дня.
Очередной визит к знакомому врачу ничем не отличался от предыдущих. Мистер Харрис свернул, волоча ноги, в парадное и по пути наверх покосился на стрелку-указатель и надпись над ней золочеными буквами — «Доктор Берли». Что сделает доктор, увидев его? Вздохнет? Ведь это уже десятый за год визит. Но Берли не должен быть в обиде, осмотры, как-никак, не бесплатные!
Подняв глаза на мистера Харриса, медсестра улыбнулась немного удивленно, прошла на цыпочках к остекленной двери, открыла ее и просунула голову в помещение. Харрису почудилось, что он слышит слова: «Угадайте, доктор, кто там?» И следом за ними не прозвучал ли язвительный шепот доктора: «О боже, опять?!» Харрис нервно сглотнул.
Когда Харрис вошел, доктор Берли чуть приметно фыркнул.
— Снова боли в костях? Ну и ну! — Он бросил на Харриса хмурый взгляд и поправил очки. — Дражайший Харрис, ваш организм прочесан самым частым гребнем, какой известен науке, ни одной вредной бактерии в нем не осталось. У вас просто не в порядке нервы. Покажите-ка ваши пальцы. Слишком много сигарет. Дыхните. Слишком много протеинов. Посмотрим-ка глаза. Недостаточно спите. Что я посоветую? Постель, отказ от протеинов и от курения. Десять долларов, пожалуйста.
Харрис не сходил с места и морщил брови.
Доктор поднял взгляд от бумаг.
— Как, вы еще здесь? У вас ипохондрия! Тогда будет одиннадцать долларов.
— Но почему же у меня болят кости? — спросил Харрис.
Доктор заговорил тоном, каким обращаются к детям:
— Бывает ведь такая штука: заноет у тебя мышца и ты давай ее так и сяк щупать да растирать? И чем больше стараешься, тем хуже ноет. А оставишь мышцу в покое — и боли как не бывало. Пойми: ты сам виноват в том, что у тебя болит. Так-то, сынок. Перестань думать о своем организме. Принимай слабительное. Съезди в Финикс, а то месяцами маринуешь себя в помещении. Отправляйся в путь, сделай себе такой подарок!
Спустя пять минут мистер Харрис в аптеке на углу принялся листать телефонный справочник. Дурень набитый этот Берли, дождешься сочувствия от ему подобных, как же! Проследив пальцем рубрику «Специалисты по заболеваниям костной системы», он нашел в конце фамилию и инициал: М. Мьюнигант. Буквы Д. М., равно как и другие указания на профессиональную квалификацию, отсутствовали, однако приемная находилась в удобном, близком месте. Пройти три квартала, свернуть, и еще один…
Подобно своей приемной, М. Мьюнигант был маленьким и темным. Опять же подобно своей приемной, пах йодом, йодоформом и другими непонятными субстанциями. Однако же он оказался хорошим слушателем и его блестящие зрачки следили за собеседником с заинтересованным вниманием. Когда доктор открыл рот, выяснилось, что говорит он с акцентом и словно бы присвистывает при каждом слове — несомненно, из-за неудачных зубных протезов. Харрис выложил доктору все.
М. Мьюнигант кивнул. Ему встречались подобные случаи. Костная система. Человек не воспринимает свои кости. Ну да, кости. Скелет. Сложная история. Речь идет о нарушении баланса, благоприятной координации между душой, плотью и костями. Запутанный случай, тихонько присвистнул мистер Мьюнигант. Харрис слушал как зачарованный. Вот он, врач, который разобрался в его болезни! Психологический, сказал М. Мьюнигант. Проворно, изящными шажками он переместился к неопрятной стене и с грохотом развернул плакаты — полдюжины рентгеновских снимков и рисованное изображение человеческого скелета. Стал показывать. Мистеру Харрису необходимо знать, что у него не так, да-да. Указующий перст переходил от кости к кости.
Смотреть на картинки было страшно. Гротескные и беспредельно жуткие, они напоминали живопись Дали. Харрис затрясся.
