— Горло перерезали. Страсть. Что творится… Уйду я,
наверное, из ресторана. Мамка правду говорит, не доведет такая работа до добра.
И денег никаких не надо. Вот мой Сашка, сулил мне златые горы, домик, говорит,
у меня на родине купим, чтоб сирень под окном, чтоб соловей пел… Вот ему теперь
соловей на кладбище и поет. — Людка заревела, размазывая ладонью слезы по
лицу, — А ты когда на работу думаешь? — спросила она, немного
успокоившись.
— Уезжаю в Сибирь. Родственники у меня там. Может,
устроюсь.
— Правильно. Подальше отсюда. А про тебя спрашивали,
менты приходили, я еще с ними ругалась, оставьте, говорю, человека в покое. Ну
и из наших многие интересовались. Девки болтали, мол, ты из-за Зойки сбежала. У
той, мол, крыша поехала, а Лийка в бега припустилась, чтоб ее ни за что ни про
что опять не упекли, а Юрка Ворона сказал, ты с этим мужиком, ну… у того, что
шрам на лице?
— Ты мне вот что скажи, — перебила я ее. — В
ресторане не первый год работаешь и всех знаешь. Что у Зинки за хахаль?
— У буфетчицы? Так у нее их с десяток. Она баба
железная, у нее не забалуешь, кулаком не махнешь, мигом за дверь выставит. Это
я… — Людка шмыгнула носом. — Мы с ней не больно ладили, я у нее Сашку
отбила, знала бы… ой, ладно, о покойниках плохо не говорят. Зинка быстро
утешилась. Хурму пригрела. Ты его помнить должна, он с Ванькой хороводился,
морда круглая такая, все время красная, точно его кипятком ошпарили. Они сидели
вместе.
— Кто?
Ванька. Хурма и Сашка мой. Сашка первый освободился, у него
здесь родственники, тетка с сестрой, а сам он с Украины. За ним — Ванька, а уж
к ним уже и Хурма нарисовался.
— Как его по-человечески зовут?
— Вроде Витькой. Да черт его знает. Хурма и Хурма.
— И где он сейчас?
— Откуда ж мне знать? Давно что-то не видно. Он в
ресторан ходить перестал еще до того скандала. Помнишь, когда нам всем Еремей
допрос учинил?
— Помню.
— Зинка говорила, к родным подался, он тоже с Украины.
— А сама-то Зинка как? Работает?
— Не-а. С ногой чего-то. У матери живет. Звонила на
днях. Максим орал — уволю, ну и она в сердцах — увольняй, что ж мне, говорит,
на одной ноге по твоему кабаку прыгать?
— Где ее мать живет?
— Зинкина? В районе… Городишко какой-то паршивенький,
не помню. А чего тебе?
— Так, интересно.
— Мать ей несколько раз звонила в ресторан, знаю, что
город в нашей области, а какой точно, не припомню.
— Значит, говоришь. Сашка твой с Ванькой да Зинкиным
Витькой дружбу водил. А за что сидел твой Сашка?
— А то не знаешь?
— Откуда мне знать?
— Руки у него золотые, были. Специалист… по сейфам.
— Здорово. И он с одним дружком теперь на кладбище, а
другой в бегах. И Зинка на работу не торопится…
— Так ведь нога у нее…
— Нога — это серьезно. — Я подозвала официантку и
расплатилась.
— Уходишь? — загрустила Людка. — А то посидим
еще, у меня выходной.
— Извини, важная встреча.
— А-а… ну ладно… Заходи. Хоть в ресторан, хоть ко мне в
гости.
— Спасибо. Обязательно.
Я зашагала по улице, торопясь покинуть это место. После
разговора с Людкой кое-какие намеки дяди Миши стали мне понятны. Я была полной
идиоткой, искала какой-то заговор, а все так просто, если, конечно, вспыхнувшая
во мне догадка верна. Следовало ее проверить. Я остановила такси и поехала на
квартиру к Зинке, улица и номер дома были мне известны, она называла адрес
таксисту, и я его запомнила. Найти квартиру труда не составит.
Я вошла в подъезд и позвонила в квартиру под номером один.
Открыл мне старичок лет семидесяти, бодренький и приветливо улыбающийся, а я
спросила его исключительно вежливо:
— Не подскажете, в какой квартире Лапина живет.
Зинаида.
— Не слышал про такую. У нас в подъезде точно нет. Если
только в соседнем. Там в двух квартирах новые жильцы.
В другом подъезде мне повезло больше. Молодая женщина на мой
вопрос кивнула головой на второй этаж и поинтересовалась:
— Это та, что в ресторане работает?
— Да.
— Над нами. Только она уехала. Ногу сломала и к матери
уехала.
— А где мать живет, не знаете?
— Нет. Зина квартиру полгода назад купила, мы не
особенно общались.
— Понятно.
Я все-таки поднялась на второй этаж и, позвонив, некоторое
время разглядывала массивную дверь. Обращаться в ресторан с просьбой сообщить,
откуда в наш славный город прибыла Зинка, опасно, но еще в одном месте об этом
знать должны. Я спустилась этажом ниже и вновь позвонила в квартиру к соседке.
Женщина удивления не выказала.
— Я ж говорила, нет ее, — заметила она
наставительно.
— Вы извините за беспокойство, а где находится ваш ЖКО?
— ЖКО? — Вопрос вызвал легкое недоумение,
справившись с ним, женщина принялась путано объяснять, как найти отдел. Через
дворы я отправилась в сторону молокозавода, время от времени приставая к
прохожим, и минут через двадцать смогла-таки обнаружить ЖКО.
Располагался он в полуподвале пятиэтажного дома с большой
аркой, в том же доме находился магазин, заскочив туда, я купила большую коробку
конфет и с этим презентом под мышкой отыскала кабинет паспортисткй Пятнадцать
ми-нут назад часы ее приема, написанные от руки на клочке бумаги, приколотой к
двери канцелярской кнопкой, истекли, но мне повезло, кабинет был открыт, а сама
паспортистка сидела за столом. К моему появлению она отнеслась с неодобрением,
а я начала с мольбой:
— Извините, ради бога, приехала к подруге, а соседи
говорят, она у родителей. Вы не могли бы мне помочь?
— Чем? — не поняла женщина. Я положила на стол
коробку конфет и заговорила еще жалостливее:
— В паспортных данных указано, откуда она родом.
— Вообще-то не положено.. — пожала плечами
паспортистка, но было видно, что поможет. — Фамилия, адрес? — убрав
конфеты в стол, спросила она.
Конечно, необязательно, что мать Зинки до сих пор живет там
и уж вовсе необязательно, что я обнаружу у нее Зинку, но зацепка есть, и я
непременно отыщу коллегу по работе.
