— Но ведь… это… — пробормотал он, не в силах поверить.
Фэн кивнул.
Цы перечитал свидетельство о пригодности, позволявшее ему подать прошение об участии в экзаменах. О позорном поступке батюшки даже не упоминалось. Свидетельство было чистое. Стопроцентно проходное. Цы поднял на судью повлажневшие глаза и, благодарно и смущенно улыбаясь, низко поклонился.
Чайная церемония подходила к концу, когда вошедший слуга-монгол сообщил Фэну, что у дверей его дожидаются какие-то торговцы. Фэн извинился перед гостем и ушел к визитерам, но вскоре вернулся в совершенном негодовании. По словам судьи, один из караванов, перевозивший товары на север, подвергся нападению.
— Нападающих, кажется, отбили, но мы понесли потери, и часть товара утрачена. Мне придется срочно туда отправляться, — пожаловался судья.
Юноша был расстроен еще больше. Он уже готов был открыться судье до конца, но Фэн не дал ему такой возможности. На прощание судья шепнул ему на ухо:
— Остерегайся Кана… и береги Лазурный Ирис.
И все.
31
Фэн обещал, что его не будет в городе лишь несколько дней — ровно столько, чтобы организовать отправку новой партии товара с ближайшего к столице склада, но перспектива даже кратковременного пребывания наедине с Лазурным Ирисом приводила юношу в трепет. Быть может, из-за этого, когда хлопнула входная дверь, свидетельство о пригодности выпало из его задрожавших пальцев. А когда, подбирая бумаги, юноша случайно коснулся руки Лазурного Ириса, сердце едва не выпрыгнуло у него из груди.
Когда он попробовал извиниться за эту невольную грубость, слова застряли у него в горле. Тогда Цы сослался на усталость и необходимость удалиться. Лазурный Ирис не возражала и предложила возобновить разговор о Цзинь, когда юноша отдохнет. Цы косноязычно пробормотал слова согласия и вовремя сообразил прихватить свое блюдо с липким рисом — якобы чтобы съесть его попозже.
Вернувшись к себе, он вновь вытащил терракотовые обломки и принялся за работу. Самые большие куски Толкователь трупов пронумеровал угольком, чтобы потом запомнить их расположение, и снова начал подгонять обломки, стремясь воссоздать редкую литейную форму. Кусочки Цы скреплял липким рисом. Вот только нервы подводили его: стоило соединить хоть несколько обломков, сооружение рушилось на ковер. Цы принимался сызнова не раз и не два, но в конце концов проклял упрямую глину и задвинул обломки подальше. Как бы юноша ни желал себя обмануть, он понимал, что дрожь его пальцев — не от их неловкости и не от страха неудачи. Тревога шла из сердца, всполошенного неотразимой соблазнительностью Лазурного Ириса.
Юноша повалился на кровать, пытаясь забыться, но сон не шел. Шелковые простыни ласкали кожу, навевая мысли о жене судьи. Он пытался заставить себя думать о Фэне, но все, что ему удалось, — это будто воочию увидеть налитые груди его супруги.
Тогда Цы решил принять ванну. Полная воды ванна дожидалась в соседней комнате, простыни он попросил у служанки. Когда та ушла, юноша медленно разделся и не торопясь погрузился в воду. Влага его наконец-то успокоила. Цы закрыл глаза и нырнул с головой, целиком отдаваясь водной стихии. Но, вынырнув, он уставился на свои покрытые шрамами руки, на застарелые шрамы, исхлеставшие его тело — обожженное тело калеки. До сих пор все эти уродства его не беспокоили — быть может, оттого, что Цы свыкся с ними, как одноногий свыкается с костылем, а слепой — с вечной ночью. Но теперь он стыдился своей внешности. Он был себе отвратителен. Ожоги, шедшие по телу твердыми, словно каменистые хребты, буграми, казались юноше таким же надругательством над естеством, что и его бесстыдные мысли. Цы вновь закрыл глаза, силясь вернуть утраченный душевный покой, и долго сидел неподвижно, а время несло его, как река, то спокойная и полноводная, то вдруг опять, словно на камни порогов, швыряющая его на жгучие острия вожделения.
Как могло с ним случиться такое? Как мог он даже помыслить о супруге человека, который был для него точно всеблагое Небо? Но чем больше юноша уповал на доводы рассудка, чем яростнее пытался подавить сладкий соблазн, тем больше изнемогал, и мысли его сдавались на волю побеждающей страсти так же, как сам он, вконец измотанный, отдался наконец блаженной дремоте.
Покой…
И вдруг Цы вздрогнул, ощутив пьянящий аромат. Не во сне — наяву. Он был реальным. А потом раздался ее голос.
Распахнув глаза, он увидел Лазурный Ирис прямо перед собой, ее слепые глаза словно изучали его тело. Юноша попытался прикрыться, позабыв о слепоте этой женщины.
— С тобой все в порядке? — мягко спросила Лазурный Ирис. — Служанка сказала, что ты собирался принять ванну, но прошел уже целый вечер, и вот…
— Простите, — отвечал перепуганный Цы. — Я, наверное, заснул.
Вместо ответа женщина повела руками вдоль стен, отыскала сундучок и грациозно на него уселась. Цы стало совсем неловко; он не понимал, отчего эта женщина не уходит. Юноша заметил, что теперь ее взгляд на нем не сосредоточен, а рассеянно блуждает по комнате, и это его слегка успокоило.
— Так, значит, ты уцзо. Необычная профессия.
— Я просто интересуюсь причинами смерти, — ответил Цы, как бы оправдываясь. — Они занимают и вашего супруга…
— Это было до его повышения. С тех пор он сделался обыкновенным чиновником. А ты? Чем ты занимаешься на самом деле? — Лазурный Ирис снова встала и приблизилась к лохани с водой.
Цы закашлялся:
— Я ведь уже говорил. Я работаю помощником при Кане. Лучше расскажите мне о нюйши. Что входит в их обязанности?
— А, так ты уже знаешь… — Женщина медленно обошла вокруг лохани, притрагиваясь к ней кончиками пальцев. — Среди прочего, нюйши осчастливлена возможностью намыливать императора. — Она опустила руки в воду. Цы сидел неподвижно, не в силах вздохнуть, опасаясь, что Лазурный Ирис услышит биение его сердца. Ее руки плескались у самых его ног. Цы сотрясала дрожь. Он уже ждал прикосновения, но в этот самый момент женщина вытащила пробку из ванны и выпрямилась:
— Ужин готов. Я жду тебя в столовой.
И неторопливо, как всегда, она вышла из ванной, а вода мало-помалу вытекала, и Цы становился все тяжелее и тяжелее. Он подумал: почти минуту он был нагим перед богиней, которая могла одарить поцелуем, но задумала, скорее всего, погибель.
Если бы не страх оказаться невежей, не откликнувшись на приглашение, Цы предпочел бы вовсе не ужинать. Чистый, надушенный, Цы в сопровождении служанки появился в Малом зале, уединенной комнатке. Лазурный Ирис ожидала за столом. Цы сел напротив, не осмеливаясь взглянуть на хозяйку; а когда непроизвольно все же поднял голову, от красоты Лазурного Ириса, совсем уже откровенной сейчас, у него перехватило дыхание. Женщина оделась в полупрозрачную блузу, сквозь которую просвечивала нежная белизна ее кожи. Юноша сглотнул и отвел глаза, точно боялся, что Лазурный Ирис может увидеть его взгляд, однако позже, когда она подкладывала ему соевых бобов, Цы вновь отважился на нее посмотреть. Лазурный Ирис мягко наклонилась над столом, и очертания ее полных грудей с отчетливо угадывавшимися сосками проступали через тонкую ткань. Он с трудом отвел глаза, но увидел ее точеные руки; они ласкали фрукты с каким-то вызывающим изяществом, будто пробуя их на вкус и на спелость. Дыхание Цы сделалось учащенным — он не мог больше отвести глаз от этой женщины.
