Цы был поражен: оказывается, о столь субъективных материях можно судить с неоспоримой точностью.
— Но если смерть повлекут также и последующие повреждения? Или если человек умрет уже по истечении срока, но все равно от полученных когда-то ран?
— Приведу один пример. Представь себе, что человек ранен каким-то орудием. Вроде бы царапина, однако за неделю она приводит к нагноению, от которого человек и умирает. Предположим, это происходит до истечения двадцати дней — тогда преступника обвинят в убийстве, какой бы легкой ни была первоначальная рана. Теперь так: а если рана гноится и опухает, но именно в это время раненого кусает гадюка и он умирает от яда? Тогда преступника накажут только за нанесение этой царапины.
Цы покачал головой. А чуть позже ему пришлось качать ею еще сильнее — например, когда речь зашла о более сложных случаях, скажем о травмировании беременных женщин. Если после избиения у женщины случится выкидыш, тогда срок сохранения ответственности возрастал еще на месяц — но при этом суммарный срок все равно никогда не мог превысить пятидесяти дней… Когда Цы заявил, что он — сторонник индивидуального подхода к каждому случаю, изумился уже его наставник.
— Законы созданы для того, чтобы их исполняли. А эта твоя строптивость уже доставила тебе немало бед, — проворчал Мин.
Цы не был уверен в правоте учителя. Законы действительно созданы для блага людей, однако совет профессоров, соблюдая все правила и предписания, ходатайствовал о присвоении чиновничьего ранга не кому-то, а Серой Хитрости.
При воспоминании об этом у юноши закололо в боку. Цы склонил голову, чтобы не ввязываться в бесполезный спор, и продолжил работу, размышляя, как теперь обстоят дела у седовласого.
* * *
Зима пролетела незаметно, а вот весна отозвалась в душе Цы новым беспокойством. Юноша теперь часто просыпался среди ночи в холодном поту, с отчаяньем вглядываясь в ночную тьму и силясь разглядеть в этой абсолютной пустоте призрак Третьей. Он искал сестру и глазами, и сердцем. Остаток ночи он трясся в ужасе от того, что ее нет рядом — как нет и семьи; впрочем, Цы временами казалось, что семьи у него никогда не было. В такие минуты Цы с тоской вспоминал о судье Фэне. Юноша, конечно, подумывал о том, чтобы отыскать судью, но, пока дела его в академии шли хорошо, не стоило, что называется, будить лихо; Цы опасался, что если его первый учитель вновь появится в его жизни, то рано или поздно всем станет известно, что сам он — беглый преступник.
Однажды, выкроив для отдыха вечер, Цы решил подыскать себе подружку во Дворце наслаждений.
Девушка, которую он выбрал, была с ним очень обходительна. Юноше даже показалось, что нежна. «Цветочек» не устрашилась его ожогов, губы ее путешествовали по его израненному телу, выделывая такое, чего он и вообразить себе не мог. Что ж, он давал ей деньги, она избавляла его от одиночества.
Цы вернулся во Дворец через неделю, и через две, и через три. Так продолжалось до тех пор, пока как-то пасмурным вечером он не встретил там Серую Хитрость. Седовласый сидел за тем же столом, где когда-то так подло обманул юношу. У Цы снова закололо в боку. Молодой чиновник веселился и пьянствовал в окружении дружков, которые хохотали над его шуточками, словно не замечая уродства его рассеченной губы. Цы попятился к дверям, но Серая Хитрость не дал ему ускользнуть. Он вразвалочку подошел к своему врагу и ухватил за горло. Собутыльники седого тут же бросились ему на помощь. Нечувствительность Цы к боли только распалила ярость этой оравы. Удары становились все жестче, все опасней; в конце концов Цы потерял сознание. Он пришел в себя только в академии, окруженный заботами Мина. Старик отирал его лоб влажным платком с нежностью матери, пекущейся о своем малыше. Цы едва мог шевельнуться и почти не видел. Вскоре тьма вновь поглотила его. Вторично придя в себя, он понял: Мин по-прежнему рядом. Цы слышал его голос, но не разбирал слов. Он еще долго не мог понять, что говорит Мин.
Учитель объяснил, что Цы пролежал без чувств три дня.
— Какая-то девушка, по-видимому твоя знакомая, сообщила в академию, что ты попал в беду, и я с несколькими учениками отправился за тобой. По ее словам, тебя избили какие-то незнакомцы. Именно таким образом я и преподнес это дело здесь.
Цы попытался встать, но Мин ему не позволил. Лекарь, которого пригласил старый ученый, предписал юноше покой до тех пор, пока ребра не срастутся. Постельный режим недели на две. Вполне достаточно, чтобы пропустить важнейшие занятия. Однако Мин велел ученику ни о чем не беспокоиться. Он прикоснулся к его руке с такой же нежностью, как это делают «цветочки».
— Я о тебе позабочусь.
* * *
Пока Цы поправлялся, академик заботился о нем, ухаживал за ним — но и попрекал постоянно. Учитель ворчал, что нелюдимость Цы мешает ему получать удовольствие от процесса познания и лишает радости, доступной всем другим ученикам. Да, Мин был доволен трудолюбием Цы, однако само по себе недосягаемое превосходство, с которым Цы делал свою работу, угрожало юноше пагубным одиночеством. А общество «цветочка», судя по последствиям, оказалось далеко не лучшим выходом. Цы притворялся, будто не слышит, но по ночам, когда часы тянулись особенно медленно, он обдумывал то, что якобы пропустил мимо ушей. Слова академика жалили его в самое сердце, потому что Мин был прав. Призраки, преследовавшие Цы по ночам, не давали ему покоя и наяву. Двусмысленность отношения к отцу доставляла ему буквально физическую боль, словно выгрызая внутренности. Чтобы вернуть себе спокойный сон, он должен был изгнать этот призрак из своего сердца. Вот только как?
Цы решил во всем признаться Мину.
Он нашел академика в его кабинете — Мина трудно было разглядеть в клубах курящихся благовоний; дым поднимался к потолку причудливыми фонтанами, заволакивая темное помещение пепельно-серой завесой. Густой приторно-сладкий запах сандала мешал дышать. Наконец Цы увидел неподвижную фигуру Мина, в глубокой задумчивости сидевшего перед чашкой чая. Лицо старика поблескивало, точно восковое. Разглядев вошедшего, учитель негромко пригласил Цы садиться. Цы молча повиновался. Он не знал, с чего начать, но Мин облегчил ученику задачу:
— Должно быть, дело важное, раз уж ты решился отвлечь меня от молитвы. Ну так выкладывай, я с удовольствием тебя выслушаю.
Голос его звучал мягко. Цы вздохнул. Мин умел превращать обломок сухой ветки в тонкую кисточку, готовую к работе.
Цы начал с того, что объяснил, кто он такой и откуда явился. Он рассказал о странной болезни, которой отмечено его тело; о своей давнишней учебе в университете; о времени, когда он работал помощником у судьи Фэна; о потере всей семьи и о страшном своем одиночестве. Но самое главное — он признался в недостойном поступке отца и в бесчестье, запятнавшем всю жизнь сына. И только когда подошло время рассказать, что и сам он спасался бегством от стража порядка, труп которого так недавно осматривали студенты академии, Цы испугался и замолчал.
Мин слушал признания своего ассистента спокойно, прихлебывая горячий чай с таким наслаждением, будто вкушал редкостное и дорогое яство. Лицо старика было непроницаемо, словно подобные истории он слышал уже тысячу раз. А когда Цы умолк, Мин поставил чашку на низкий столик и пристально всмотрелся в лицо своего ученика.
