Цы неуместно взгрустнулось. Девушка с такими изящными руками никак не заслуживала столь бесчеловечной расправы. Слабый аромат ее духов все еще пытался бороться с гнилостью разложения. Чиновник сделал знак отойти от трупа, Цы повиновался. Кан зачитал экспертам предварительный отчет, составленный по результату первичного обследования, проведенного под руководством верховной управительницы. Помимо того, что Цы и сам успел увидеть, в отчете почти ничего не было, только мелкие детали: приблизительный возраст женщины — около тридцати лет; описание ее грудей и сосков — маленькие и мягкие; кожа — белая и шелковистая. Упоминалось также, что женщина была обнаружена одетой — лежала в переулке поблизости от Соляного рынка. Под конец приводились соображения управительницы по поводу того, какое животное способно так изувечить женщину — предположительно тигр, собака или дракон.
Заслушав этот отчет, судейские разом принялись бормотать, вполголоса обмениваясь первыми впечатлениями; Цы молча покачал головой. Несомненно, верховная управительница многое знает про роды, про ведение хозяйства и устроение праздников, однако вряд ли эта женщина способна отличить укус насекомого от ожога. Но Цы ничем не мог помочь расследованию. Мужчинам решительно запрещено прикасаться к трупам женщин. Таковы установления конфуцианства, и никто в здравом рассудке не станет им противоречить.
Кан тотчас же потребовал, чтобы эксперты высказали свое мнение.
Первым решился выступить судья из областной управы. Он шагнул вперед, медленно обошел вокруг трупа и попросил управительницу перевернуть тело, чтобы увидеть также и спину.
Остальные воспользовались моментом и тоже придвинулись ближе. Женщина осторожно перевернула покойницу, и взорам присутствующих предстала молочно-белая спина без видимых повреждений. Талия убитой была полновата. Ягодицы казались мягкими и рыхлыми. Судья еще раз обошел труп по кругу, то и дело дергая себя за реденькую бородку. Потом осмотрел одежду, которая была на убитой при обнаружения тела. Одежда была самая простая, льняная — из тех, что носит прислуга. Судья почесал голову и обернулся к советнику Кану:
— Досточтимый министр наказаний! При виде столь чудовищного зверства даже слова со страхом слетают с языка. Полагаю, было бы неуместно заново описывать характер и количество ранений, достоверно изученных теми, кто осматривал тело прежде меня. Разумеется, я согласен с моими коллегами в том, что касается нападения чудовища; какого именно — я даже предположить не могу из-за совершенно необычайного характера телесных повреждений. — Судья задумался над следующей фразой. — Однако в свете всех фактов я беру на себя смелость утверждать, что мы столкнулись с одной из сект, практикующих темные искусства ведовства. Быть может, это приверженцы Белого Лотоса, или манихеи, или же христиане-несторианцы, или Посланцы Майтрейи. Мои слова подтверждаются тем, что убийцы, движимые отвратительными страстями, на своем кровавом сборище отрубили ступни этой несчастной, но, не удовлетворившись и этим, потешили свои извращенные желания и свою кровавую похоть, дав какому-то зверю выесть жертве печень. — Судья посмотрел на Кана в ожидании согласия. — Мотивы преступления? Кто угадает побуждения, что порождены вывернутыми наизнанку мозгами этих убийц: обряд инициации, расплата за непослушание, жертва демонам, изготовление чудодейственного эликсира, в состав которого должны входить человеческие органы…
Кан покивал, обдумывая речь судьи. А затем предоставил слово Мину.
Цы внимательно следил за академиком, когда тот не спеша всходил на подмостки. Юноша ловил каждое его слово, каждую тень на лице.
— Досточтимейший министр наказаний, позвольте мне склониться перед вашим величием. — Мин низко поклонился. — Я всего-навсего скромный преподаватель и поэтому не могу даже слов найти для выражения благодарности за то, что вы сочли меня достойным участвовать в расследовании этого кошмарного события. Надеюсь, духи просветлят мой разум и мне удастся хоть немного рассеять тьму, в коей мы пребываем. — (Кан жестом велел академику продолжать.) — Я также хотел бы принести извинения тем, кто мог бы оскорбиться, услышав, что мои предположения расходятся с изложенными ранее. Если такое и впрямь случится, я вверяю себя вашему милосердию.
Мин замолчал, разглядывая спину покойницы. Потом попросил управительницу вернуть тело в первоначальное положение. Увидев вблизи дыру на месте промежности, Мин не сдержал гримасы отвращения. И все-таки он внимательно осмотрел каждую рану. Затем потребовал бамбуковый жезл, чтобы с его помощью покопаться в ранах; Кан это дозволил. Закончив, Мин окинул труп последним взглядом и обернулся к советнику.
— Раны — надежные свидетели, повествующие нам о случившемся. Иногда они сообщают — как; порою — когда; а бывает, даже и почему. Однако мы, здесь собравшиеся, добиваемся справедливого возмездия. Умение исследовать трупы позволяет нам установить, глубока ли рана, преднамеренно нанесен удар или нет, силен преступник или слаб, — однако, чтобы раскрыть преступление, всенепременно требуется проникнуть в побуждения убийцы. — Мин сделал паузу, Кан нервно забарабанил пальцами. — И хотя все это лишь мои умозаключения, я полагаю, что вырезание «пещеры наслаждений» было деянием извращенца. Порыв дурного сладострастия привел к преступлению невиданной жестокости. Я не уверен, что в этом деле замешана какая-то тайная секта. Быть может, отверстие на груди и наводит на эту мысль, но я убежден, что убийца отрезал голову и ступни вовсе не из-за приверженности зловещему культу. Он это сделал, скорее, чтобы затруднить опознание жертвы. Надо думать, любой смог бы узнать эту женщину по лицу. А ступни пришлось удалить потому, что они указывали на ее происхождение или общественное положение.
— Я вас не понимаю, — перебил Кан.
— Эта женщина — не простая крестьянка. Изящество рук, ухоженные ногти и даже ощутимый аромат духов, который до сих пор исходит от тела, — все это говорит нам, что женщина принадлежала к высшему кругу. А вот убийца пытается убедить нас в обратном, для того он и обрядил ее в грубые одежды. — Мин не спеша прошелся по залу. — Всем известно, что женщины знатного происхождения с детства заботятся о своих ступнях, перевязывая их так туго, чтобы они не могли расти. Но мало кто знает, что эта болезненная деформация, превращающая ступни в маленькие кулачки, у каждой женщины проходит по-разному. Скованные повязкой, большие пальцы загибаются кверху, а прочие — к подошве; бинтование продолжается до тех пор, пока не достигается желаемый результат. И для нас важно, что у каждой ее маленькие ножки будут отличаться от любых других. Потому что, хотя благородные дамы никогда не демонстрируют свои «цветки лотоса» прилюдно, они не оставляют ухода за ногами — и этим занимаются служанки. Итак, любую женщину, пусть даже и без лица, легко опознают их служанки — стоит только взглянуть на их ступни. А именно этого и стремился избежать преступник.
— Да, любопытно… А что насчет раны на груди?
— Ах да! Эта странная выемка! Мой досточтимый предшественник говорил о жестокости убийцы — и это факт бесспорный, вот только я не вижу, по какой причине нам следует заключить, что эта рана была нанесена непосредственно после смерти. Да, верно, она напоминает укусы животного, однако не менее верно и то, что любая собака могла выгрызть этот проем, когда труп уже валялся в проулке.
