Запах кофе говорил о том, что Ира не в настроении. Обычно по утрам она пила стакан теплой кипяченой воды с разведенной ложкой меда, а в театре — специальный травяной чай, который готовила вечером. Знакомый синий термос стоял на столе, а Ира неторопливыми глотками смаковала обычно запрещенный коричневый напиток.
— Доброе утро. — Красовский нагнулся и поцеловал подставленную щеку. — Как спала?
— Так себе, — отозвалась Ирина. — Хочешь кофе? Я тебе оставила.
— Спасибо, да.
Она поднялась из-за стола, достала маленькую чашечку и аккуратно, не взбалтывая осадок, вылила в нее кофе из турки. Никита наблюдал за ее ловкими изящными движениями. Они жили вместе полгода, но он до сих пор не мог привыкнуть к тому, что входишь на кухню — а там Ирина.
— Осторожно, он только что вскипел.
Узкая рука с худым, почти детским запястьем поставила перед ним чашку. Тихо звякнуло фарфоровое блюдечко.
— Ты полетишь со мной зимой в Венецию?
— В Венецию? — удивленно переспросил Красовский. — Зачем?
— Ежегодный конкурс молодых исполнителей. Я председатель жюри. Разве ты не помнишь? Я тебе говорила!
Ничего она ему не говорила, он бы ни за что этого не забыл, даже начал обдумывать, где лучше провести Новый год. Вдвоем, разумеется. Но спорить не стал, как обычно, сделал вид, что она права.
— Да, прости, из головы вон… Когда начинается конкурс?
— Сразу после новогодних каникул, в середине января. Мы можем полететь раньше и немного погулять по Италии.
— Да, это было бы занятно, — согласился Никита почти равнодушно. Он сам поражался тому, как хорошо научился притворяться за прошедший год. — Ты думаешь, мое присутствие будет уместно?
Ира метнула на него сумрачный взгляд исподлобья.
— Я знаю, чего ты боишься. Не дай бог, кто-нибудь скажет, что ты гоняешься за бабой. Никита, опомнись! Кому, глядя на тебя, придет такое в голову?
— Никому, — согласился он и взялся за тоненькую ручку чашки.
Он гонялся за ней по всему миру с памятного 1998 года. Узнавал расписание гастролей, бронировал авиабилеты и пересекал моря, океаны и континенты.
Один раз Небесный Шутник взял и сунул их в один самолет. Они сидели рядом, разделенные узким проходом, Никита даже чувствовал легкий запах ее духов. Он чуть не умер от напряжения, скрываясь за журналом и поднятой крышкой ноутбука. Показаться ей на глаза Никита не смел — с такой-то рожей! Но Ирина почти всю дорогу дремала, отгородившись от окружающих большими герметичными наушниками. Никита осмелел и начал бросать на нее тревожно-любопытные взгляды из-под журнальной обложки.
Лицо его умилило. Ангельское, по-другому не скажешь. Очень бледное и спокойное, почти не знакомое с косметическими ухищрениями. Кожа на шее была чуть тронута увяданием — как немного пожухшая кожура спелого яблока. Такие яблоки бывают особенно сладкими… Он сам ужаснулся этой мысли.
— Так что ты решил?
Никита пригубил кофе и выдержал безупречную актерскую паузу.
— Ну что же… Венеция так Венеция.
Ирина кивнула и начала двигать по столу крышку сахарницы. Она выглядела утомленной. Легкие тени под глазами, морщинка на переносице, носогубная складка, ставшая за ночь глубже и заметнее. Никита встревожился.
— Что случилось? Новая анонимка? — Ирина молча покачала головой. — Тогда в чем дело?
Она ответила не сразу.
— Не могу отделаться от этой дурацкой мысли: а вдруг?..
— Что «вдруг»?
— Ну, вдруг все это не просто угрозы? — Ирина виновато взглянула на него: — Никит, может, мне и правда все бросить?
Красовский с громким стуком поставил чашку на стол. Кофе плеснуло через край. На прозрачном пластике появилась маленькая коричневая лужица.
— Бросить?! — переспросил он, не веря своим ушам. — Из-за этого?!
Ирина обхватила ладонями щеки.
— А если он действительно обольет меня кислотой? — тихо спросила она. — Ты не знаешь, что это такое — жизнь без лица.
Никита почувствовал, что бледнеет. Мало что могло нанести ему удар, но напоминание об этом всегда сбивало с ног.
— Да, — согласился он. — Я не знаю.
Ирина порывисто встала. Подошла к нему, провела ладонью по спине, где под халатом змеился длинный глубокий шрам, — будто знала, откуда он. Нет, не может быть.
— Больно?
— Нет, — ответил Никита. Это была правда: снаружи не болело, даже когда он просыпался после многочисленных операций. Боль сидела глубоко внутри.
Когда пятнадцатилетнего Никиту привезли в больницу, он был с головы до пяток утыкан битым стеклом, словно игольная подушечка. Осколки вынули, разорванную кожу сшили. А вот раздробленную правую скулу собирали по кусочкам, как оконный витраж «Театра-Бис». Жаль, что физиономия, собранная из осколков лицевой кости, получилась не такая эстетичная, как стеклянная мозаика.
— Пойми, я боюсь, — сказала Ирина.
Никита обернулся и увидел зеленые глаза, окруженные бледной тенью. Больше всего в этот момент ему хотелось схватить ее обеими руками, прижать к себе крепко-крепко и больше не выпускать. Ни на репетиции, ни на концерты, ни в эти проклятые гастрольные туры… никуда. Но он, как обычно, задавил собственнический порыв. Ира не принадлежит ни ему, ни даже самой себе. У нее в этой жизни есть Призвание.
— Ничего с тобой не случится, — сухо ответил Никита. — Подумай сама: разве ты сможешь не петь? Тем более из-за угроз какого-то ненормального… кстати, почему ты думаешь, что это мужчина? — перебил он сам себя.
— Я думаю? — удивилась Ирина.
— Ну да. Ты сказала: «А если он и вправду обольет меня кислотой». — Никита остановился и настойчиво повторил: — «Он». Почему «он», а не «она»?
— Это совершенно не в духе Анжелы, — ответила Ирина, моментально расставляя все точки над «i». — Она не стала бы ничего писать, просто взяла бы и убила. Каким-нибудь примитивным способом, например из пистолета… Или отравила бы. Кстати, а что думает по этому поводу твой новый советник безопасности?
Вопрос был задан так неожиданно, что Никита не успел к нему подготовиться.
— Ничего он пока не думает. Работает.
Ирина пожала плечами
— Что ж, бог в помощь. Ладно, Никита, я побежала.
— Как это? — не понял он. — Снова без меня?
— Ты еще не одет.
— Да я за пять минут соберусь! — начал Никита, но тут же сообразил, где собака зарыта. — Не хочешь, чтобы нас видели вместе? Почему? Думаешь, в театре не знают о наших отношениях?
— Все равно, это неэтично, — отрезала Ирина.
Никита разозлился, и это чувство, как ни странно, позволило ему набраться храбрости:
