– Знаете, – ворковала Луиза, кладя руку на локоток Одалии (как будто я не сидела рядом и не видела этого наглого флирта!), – мне бы и правда следовало почаще наведываться в город. Лучшие магазины, самые шикарные, с модными вещами – все там, верно вы говорите. Знаете что? Приеду и позвоню вам, вот что я сделаю!
– О да, будьте так любезны! – восклицала в ответ Одалия.
Я же хмурилась, но едва ли мои морщины были заметны публике, вовсе не обращавшей на меня внимания.
Луиза извлекла из ридикюля крошечный карандашик и лилипутскую книжечку и записала телефон отеля.
– Вы и вправду считаете, это получится?
– Что получится?
– Одеть меня так, чтобы принимали за кинозвезду?
– Шутить изволите? Да это проще простого!
– Вот моя карточка. – Луиза достала из ридикюля белый прямоугольничек.
Быстрым инстинктивным движением я перехватила визитку.
– У меня будет в сохранности, – с широкой щедрой ухмылкой пообещала я. – Одалия, хоть убей, не способна сберечь ни единой карточки, что попадает ей в руки.
Одалия ласково кивнула Луизе.
– Это верно, – признала она. – У Роуз она не пропадет.
– О! – пробормотала Луиза, и рука ее повисла: ей не очень хотелось вверять карточку моему попечению.
– Вот так! – промолвила я, отнимая визитку и засовывая ее в собственный отделанный атласом ридикюль. – В целости и сохранности.
Одалия покосилась на меня, изогнув бровь. Мы обе понимали, что карточка затеряется и это не будет случайностью.
Не уделив Луизе больше ни взгляда, я захлопнула ридикюль и осмотрелась. Давно уже был подан и прибран ужин, а также и десерт. Брошенные льняные салфетки миниатюрными полуразрушенными вигвамами дыбились на столе среди пустых бокалов из-под шампанского, пятен и иных следов вечернего пира. Уголком глаза я наблюдала за мужской фигурой, которая проворно приближалась к нашему столу, уголком другого глаза видела, как ощетинилась Одалия.
– Прошу прощения, – послышался голос Тедди. Он издали низко, в пояс, поклонился Одалии, приглашая ее на танец.
– Ой! – вырвалось у меня против воли. Внезапно все взгляды – Одалии, Тедди, Луизы – обратились ко мне, а я не могла объяснить, что меня так потрясло, и только пожала плечами.
Понимая, что наша грубость уже бросается в глаза, Одалия вздернула голову и, в упор глядя на Тедди, обнажила зубы – не улыбка, а ее очень дальняя, агрессивная родственница.
– Разумеется, – процедила она сквозь ряд твердых, блестящих, безупречно белых клавиш.
Тедди взял ее за руку, и Одалия поднялась, вызывающе запрокинув лицо, словно цветок, что расцветает вопреки суровой природе.
Каждое движение яснее ясного говорило: она бы предпочла оказаться за полмили от Тедди, а не кружить с ним в танце щека к щеке. Несомненно, она была бы счастлива, если бы я вмешалась, взяла его на себя, но ведь я такими ресурсами, как она, вовсе не располагаю, что же я могла сделать? Навязать себя Тедди вместо Одалии, настоять, чтобы он танцевал со мной, даже попытаться вскружить ему голову, – но до чего же плохо я владею подобными приемами. Нет, в такой роли я была бы, можно сказать, безнадежна. Оставалось лишь сидеть молча, не обращая внимания на болтовню Луизы, – та знай себе трещала, обращаясь ко мне, словно я заместительница Одалии, – и с тревогой наблюдать, как Тедди кружит в вальсе Одалию. Держались оба великолепно, однако даже на расстоянии было видно, как им вместе неловко. Одалия все время полуотворачивалась от него, склонив голову, и переступала ногами четко и церемонно, словно профессиональная танцовщица из тех, что порой дают зажигательные представления в дансингах. Я отметила, что Тедди движется очень легко, – неудивительно, впрочем, учитывая его худобу и невысокий рост. Они станцевали вальс, и под конец, к моему облегчению, другой танцор разбил эту пару. Но Тедди держался поблизости, настороже и за вечер не раз еще приглашал Одалию. Оркестр отыграл уже четыре вальса, когда я смутно ощутила: кто-то навис надо мной.
Вполне я опомнилась, лишь когда тонкий гнусавый голос осведомился, не приму ли я приглашение на танец. Я подняла глаза и с изумлением узрела перед собой Макса Бринкли, увеличенный линзой монокля глаз комически вытаращен рядом с невооруженным близнецом. Я поспешила подняться, едва мистер Бринкли коснулся моей руки: Макса я все еще капельку побаивалась, к тому же так и не уверилась в законности нашего пребывания в их доме.
– Скажите, мисс Бейкер, отчего все веселье достается на долю вашей подруги? – заговорил он, уводя меня в осмотрительном фокстроте. – Уверен, старина Пембрук, человек справедливый, хотел, чтобы и вы хорошенько отдохнули.
– Ну… – пробормотала я, гримасничая от неловкости, окончательно ощутив себя самозванкой, – вы же знаете Пембрука…
– Иной раз я задумываюсь: говорят, что знают Пембрука, а знают ли в самом деле, – перебил меня мистер Бринкли. Паника охватила меня: я не сразу сообразила, что то было скорее философское рассуждение, чем светский намек. – Что такое? Вы замерзли, дорогая? – спохватился мистер Бринкли, заметив, как я вздрогнула. Он возвел глаза к небесам, словно там прятался незримый космический термометр. – Кажется, вечер несколько холоднее обычного.
– Да, мистер Бринкли…
– Макс.
– Макс. Мне и правда холодно. Лучше сбегаю за шалью, если вы не против.
– Конечно, дорогая. – Он остановился посреди па фокстрота, отступил с галантным поклоном. – Разве я мог бы зваться джентльменом, если бы вынудил вас мерзнуть? – И это был уже не философский вопрос, а самый что ни на есть риторический.
Даже в поклоне монокль мистически держался на стыке щеки и глазницы. Я улыбнулась любезному хозяину.
– Только не забудьте вернуться к нам и хорошенько поразвлечься. Это приказ, – заявил он.
Я послушно кивнула, вспомнив прочитанное в каком-то светском журнале: Макс Бринкли некогда служил во флоте. Поблагодарив его, я устремилась к дому, горевшему словно наряднейшая рождественская елка.
На самом деле я вовсе не замерзла и шаль не требовалась, но требовалось срочно отыскать Одалию. Она исчезла, пропал и Тедди. Для начала я проверила в доме (заглянула и в нашу спальню, прихватила шаль – на случай, если снова столкнусь с Максом Бринкли). Дом был большой, многокомнатный, по нему бродили такие толпы, что, обойдя всё, я усомнилась, не пропустила ли мимоходом Тедди и Одалию, и пустилась на поиски заново. После повторной проверки я пришла к выводу, что здесь их все-таки нет. Атмосфера всеобщего веселья в доме почему-то казалась более удручающей, чем снаружи. От сизого сигаретного дыма, густым облаком собиравшегося в каждом помещении, я раскашлялась, а распахнув дверь в кладовку, наткнулась на обжимавшуюся парочку, которая вовсе не обрадовалась стороннему свидетелю.
Вернувшись на террасу, я внимательно огляделась и там. За столами Тедди и Одалии не было. Мимо проносились вальсирующие пары, но, всматриваясь в их лица, я убедилась, что на танцпол эти двое не возвратились. Пошла бродить по саду – сперва по широкой лужайке к пляжу, затем по маленькому садовому лабиринту. Лунный свет струился с небес, серебрил листья живой ограды, аккуратно подстриженные деревца сливались в некое подобие стены из резного камня. Тут я остановилась в нерешительности: никогда особо не любила эти лабиринты, саму идею, будто потеряться среди стриженых деревьев – забавно. По мне, из таких забав и рождаются ночные кошмары. И тут меня осенило: я припомнила, что позади лабиринта, недалеко от западного флигеля, видела на холме оранжерею. Если Одалия надумала приватно побеседовать с Тедди, если опасалась того, что он способен наболтать, то вполне могла уединиться с ним там.
