— Остров Бейнбридж — превосходное место для писателей, да и для художников тоже. Стоит только взять перо или кисть, и сюжеты или картины появятся сами собой.
Я кивнула, больше думая об истории, разворачивающейся на страницах дневника, чем о собственном творчестве.
— Ты голодна?
— Очень!
Джек отвел меня в столовую, усадил за стол и принес салат из рукколы и фенхеля с тертым пармезаном, блюдо с палтусом, спаржу, политую соусом бешамель, и свежеиспеченные булочки.
— Угощайся, — предложил он, наполняя мой бокал.
— Мужчина, и так хорошо готовит… впечатляет! — сказала я, взяв салфетку.
Джек озорно улыбнулся.
— Что и планировалось.
Мы болтали без остановки под мерцающий свет свечей. Джек рассказал мне, как в летнем лагере он ходил во сне, а когда проснулся, к своему ужасу увидел, что чуть не залез в постель к вожатому. А я вспомнила, что однажды на уроке грызла ручку и не заметила, как она протекла, и мне пришлось целых два дня ходить с перепачканным чернилами ртом.
Я рассказала ему и о Джоэле, но хотя бы не плакалась и не жалела себя. Изложила историю краха наших семейных отношений — впрочем, только потому, что выпила. Белое вино развязывает язык.
— Не понимаю, — покачал головой Джек. — Как это он тебя упустил?
К моим щекам вновь прилила краска.
— А ты был женат?
Джек на мгновение смутился.
— Нет, мы живем вдвоем с Рассом.
Я вспомнила золотистого ретривера, которого видела на пляже.
— Расс! — позвал Джек.
Сверху донесся глухой стук, потом по ступенькам протопали четыре лапы. Пес вбежал в гостиную, направился прямиком ко мне, обнюхал и плюхнулся задом на мою ногу.
— Ты ему нравишься, — заметил Джек.
— Правда? С чего ты взял?
— Он сидит на твоей ноге.
— Э-э… да.
Мне вдруг стало интересно, все ли собаки так делают, или только Расс.
— Он садится на ногу лишь тем, кого любит.
— Ну, рада, что он меня одобрил, — улыбнулась я.
Пес уткнулся мордой мне в колени, оставляя на кофте клочья шерсти. Джек убрал со стола, отказавшись от моей помощи, и жестом пригласил меня подойти к задней двери.
— Хочу тебе что-то показать.
Мы прошли через задний двор — квадратик аккуратного газона с разбросанными кое-где камнями, — и остановились у строения, похожего на садовый сарай.
— Моя мастерская, — сказал Джек. — Тогда на берегу ты сказала, что хочешь посмотреть мои работы.
Я нетерпеливо кивнула. Джек привел меня в сакральное место, чтобы впустить в свой тайный мир. Это как если бы я дала ему почитать свои первые неуклюжие наброски. А я никому не даю читать черновики.
Картины стояли на мольбертах и просто у стен. В основном, морские пейзажи, но я заметила среди них один-единственный портрет: необыкновенной красоты девушка со светлыми волосами до плеч смотрела на залив. На ее лице застыло печальное выражение. Эта картина отличалась от всех остальных. Я присмотрелась и заметила, что девушка на ней своим соблазнительным, однако немного потерянным взглядом слегка напоминает женщину с фотографии на каминной полке у Генри, только без налета старомодности. Кто это? Мне захотелось узнать историю девушки и почему Джек написал ее портрет, но я чувствовала, что не стоит касаться этой темы, и потому с искренним восхищением обратилась к другим работам.
— Какая манера письма, свет… просто потрясающе! — сказала я, старательно отводя взгляд от мольберта с портретом загадочной незнакомки. — Ты необычайно талантлив.
— Спасибо.
Стемнело, сквозь окна мастерской лился лунный свет. Джек схватил альбом и, сжав губы, подошел ко мне.
— Сядь, пожалуйста, сюда, — попросил он, показывая на табурет в углу.
Я послушно села. Джек взял другой табурет, сел, снова вскочил и сосредоточенно обошел меня вокруг. Потом положил альбом и встал прямо передо мной. Он стоял так близко, что я чувствовала его запах. Я смущенно поправила волосы и одернула кофту. Джек осторожно взял меня за подбородок и повернул мою голову в профиль к лунному свету. Провел ладонями по моей шее, и у меня по рукам побежали мурашки. Расстегнул воротник кофты, обнажив ключицы и верхний край майки. Холодный воздух коснулся кожи, но я не вздрогнула. У меня мелькнула мысль, что, возможно, у себя дома Джек очаровывает всех женщин одинаково — ужин, собака, портрет.
— Превосходно. Посиди минутку.
У меня затекло все тело, я озябла, но терпеливо держала позу, пока Джек сидел напротив и лихорадочно рисовал. Потом он встал и показал мне рисунок.
— Вот это да! — вырвалось у меня. — То есть очень хорошо получилось… так похоже!
Когда я была маленькой, в Портленде меня нарисовал уличный художник. Нос вышел кривым, а рот — слишком большим. Однако Джек… Джек нарисовал меня. Он аккуратно вырвал из альбома листок с наброском и поставил на мольберт.
Мы вернулись в дом, где в камине трепетали языки красновато-оранжевого пламени. Джек включил CD-проигрыватель.
— Так как прошлой ночью мне пришлось убежать пораньше, предлагаю продолжить танец сегодня, — сказал он, беря меня за руку.
Меня очаровал этот старомодный жест. В последний раз меня приглашали на танец (школьный выпускной не считается!), когда мне было лет семнадцать. Я встречалась с парнем на два года старше, соло-гитаристом гаражной панк-группы. Мы медленно кружились под «Рамоунз»
[9]
целых невероятно романтичных пять минут, пока папа не вернулся с работы.
Джек отодвинул журнальный столик и вывел меня на середину гостиной. Зазвучала прекрасная мелодия в исполнении большого джазового оркестра.
— Старая запись, — объяснил Джек, прижимая меня к себе. — Узнала?
Я замялась.
— «Душой и телом». Одна из самых красивых песен о любви.
У меня по рукам побежали мурашки.
— Ты ее знаешь? — спросил он, заметив мою реакцию.
Я кивнула. «Душой и телом»? Как в песне Эллиота и Эстер? Не знаю, приходилось ли мне слышать эту песню раньше, но музыка, слова… Конечно, это их песня. Печальная и в то же время полная надежды.
Джек прижал меня к себе, его дыхание ласкало мою шею, я ощущала крепкие мышцы его спины. Наши тела двигались под музыку, и он осторожно коснулся губами моего лба.
— Таких девушек, как ты, редко выносит на наш берег, — прошептал он, когда песня закончилась.
