— Лана — не сиделка Эстер, она ее дочь. Дочь Эллиота.
Джек потер лоб.
— Зачем ей говорить неправду? Не вижу смысла.
— Тем не менее, это так. И если Лана нашла тебя, но не рассказала о своем родстве с Эстер, возможно, она скрывает, где сейчас ее мать или то, что она жива.
Джек хотел что-то ответить, но я его опередила:
— Погоди, ты сказал, что эта женщина, Лана, заказала картину. Портрет из твоей студии, да? Девушка на берегу моря?
— Да. Она сказала, что этот портрет для ее матери. Я написал его со старой фотографии.
— Джек, а тебе не приходило в голову, что девушка с фотографии и есть Эстер? Может, Лана хотела подарить матери портрет, написанный потомком Эллиота?
На какой-то миг Джек задумался, потом покачал головой.
— По словам Ланы, ее мать с отцом сейчас в доме для престарелых в Аризоне. Если ты права, с чего бы ей выдумывать такую сложную легенду?
— Наверное, оберегает свою маму от новых страданий, — предположила я.
Джек пожал плечами.
— Хотел бы я, чтобы так оно и было, но увы… Помню, как Лана рассказывала о жизни Эстер и о том, как та умерла. Похоже на правду.
Поднялся ветер, и Джек обнял меня, чтобы согреть.
— У них все бы могло закончится по-другому, жаль, что не вышло. Но мы создадим собственную историю, не такую печальную.
Он нежно поцеловал меня в лоб. Снова раздался паромный гудок.
— Подумать только, я чуть было не сбежала от тебя и от своих чувств!
Джек стиснул мою ладонь.
— Я рад, что ты осталась.
Держась за руки, мы поднялись на паром и сели в кабинку лицом к Сиэтлу. Чем ближе становился город, тем отчетливее я ощущала тревогу Джека за деда. Как будет чувствовать себя Эллиот, когда мы приедем в больницу? А если мое присутствие расстроит его еще сильнее, ведь он наверняка прочитал дневник, который я прислала?
Мы приехали в больницу, поднялись на четвертый этаж и спросили о состоянии Эллиота.
— Боюсь, ему хуже, — ответила медсестра почти шепотом. — Стал впадать в беспамятство, плохо понимает, что происходит. Мы делаем все возможное, но, по словам врачей, положение тяжелое. Наверное, вы захотите попрощаться с ним.
Мы подошли к палате Эллиота, и Джек побледнел.
— Не могу идти один.
Я положила руку ему на плечо.
— И не нужно.
Вместе мы вошли в комнату, где в окружении приборов лежал Эллиот, опутанный трубками и проводами. Он едва дышал. Джек опустился на колени рядом с его кроватью.
— Дед, это я, Джек.
Эллиот медленно приоткрыл глаза.
— Она приходила сюда, — прошептал он. — Я ее видел.
— Кого, дедушка?
Эллиот опустил веки, и они слегка затрепетали, словно ему снился сон.
— Эти голубые глаза! Такие же голубые, как когда-то.
— Дед, кто здесь был? — с надеждой спросил Джек.
— Она сказала, что выходит замуж, — отчетливо произнес Эллиот, вновь открыв глаза. Он явно погрузился в прошлое, и я заметила на лице Джека разочарование. — Сказала, что выходит за этого придурка Бобби!.. Зачем? Она его не любит и никогда не любила. Она любит меня. Мы созданы друг для друга.
Внезапно он сел и попытался вытащить из руки капельницу.
— Я должен ее отговорить. Я ей все скажу. Мы с ней убежим. Да, так и сделаем.
— У него галлюцинации, — встревоженно произнес Джек. — Меня предупреждали, что от лекарств такое бывает… Успокойся, дед, никуда ты не пойдешь. — Он повернулся ко мне. — Эмили, вызови медсестру.
Я нажала красную кнопку у кровати, и через минуту в палату вбежали две медсестры. Одна помогла уложить Эллиота в постель, а другая сделала ему укол в левую руку.
— Это вас успокоит, мистер Хартли.
Когда Эллиот уснул, я посмотрела на Джека.
— Пойду принесу что-нибудь попить. Что ты хочешь?
— Кофе, — прошептал он, не сводя глаз с деда.
Я кивнула. Дойдя до кафетерия, к счастью, еще открытого, налила две чашки кофе, сунула в карман пакетик сахара и две маленькие упаковки сливок. Интересно, какой кофе любит Джек? Я подумала об исследовании Аннабель, но торопливо отогнала эту мысль и вытряхнула из кошелька два доллара двадцать пять центов.
В лифте я снова вспомнила Эллиота и то, как он был убежден или, скорее, заблуждался, что видел Эстер. У меня заныло сердце — как же он ее любит, даже под конец жизни! Уже у двери в палату я услышала чьи-то шаги, и меня окликнул женский голос:
— Извините, мэм!
Оглянувшись, я увидела медсестру с листком бумаги.
— Вы случайно не находили дамский шарф в палате у мистера Хартли?
Я покачала головой.
— К сожалению, нет.
— Ну что ж, — пожала она плечами, взглянув на листок. — Недавно звонила какая-то женщина, сказала, что ее мать днем оставила голубой шелковый шарф в палате у мистера Хартли.
У меня округлились глаза.
— Она сказала, как ее зовут? Оставила телефон?
— Так вы ее знаете?
— Возможно, — ответила я, тяжело сглотнув.
Медсестра снова посмотрела на бумажку.
— Странно. С ней разговаривала медсестра из другой смены и, похоже, не записала имя.
Я вздохнула.
— Ладно, если все-таки платок отыщется, принесите его на сестринский пост. Может, та женщина перезвонит. Простите, что побеспокоила.
— Как он? — спросила я Джека, едва войдя в комнату, потом вручила ему кофе и протянула сахар и сливки.
— Спит, — коротко ответил Джек.
Не обращая внимания на сахар, он взял упаковку сливок и вылил в свою чашку. Я сделала то же самое, затем чмокнула его в щеку.
— За что? — удивился он.
— Просто так.
На цыпочках я подошла к постели Эллиота, укрыла его плечи одеялом и вдруг заметила у него в руках шарф. Голубой шарф. Эллиот прижимал его к сердцу.
У меня на глаза навернулись слезы, в это мгновение я все поняла.
— Ты плачешь, — прошептал Джек.
— Да, — улыбнулась я сквозь слезы.
Наконец-то я плачу! Мне так много хотелось ему сказать, но я решила, что это может и подождать. Сейчас я плакала, слезы градом катились по щекам, и с каждой слезинкой на душе становилось легче.
Джек прижал меня к себе.
— Спасибо, что ты со мной.
В комнату заглянула медсестра и прошептала:
— Мэм, я узнала имя той женщины. Она отметилась в регистратуре.
