— Товарищи, сегодня мы проводим очередное политическое занятие, посвященное итогам двадцать седьмого съезда КПСС. Слово для доклада предоставляется исполняющему обязанности старшины подразделения ТЭЧ, младшему сержанту Полторацкому. Прошу!
Гоша выступал пятнадцать минут, складно и политически грамотно. Замполит чувствовал себя именинником. Бондарев хлопал ресницами и думал о том, что не слышал такой шикарной лекции уже лет десять, с того времени, как их, политработников ротного и батальонного звена, собрали в Ленинграде на окружное совещание, где выступал лектор ЦК КПСС. Речистый цековец рассказывал о непреходящем значении для всего прогрессивного человечества трилогии Леонида Ильича Брежнева «Малая земля», «Возрождение» и «Целина». Увы, из всей этой длинной речи Бондарев запомнил только одну фразу: «Леонид Ильич Брежнев — крупнейший политический деятель второй половины двадцатого века!» Ну, правильно, первая половина — Ленин, вторая половина — Брежнев.
Полторацкий закончил. Первым захлопал Бондарев, затем — замполит, затем — все остальные. Гоша немного смутился. Замполит поднялся с места.
— Товарищи, я думаю, что после такого превосходного выступления трудно что-либо добавить. Я просто выражу надежду, что двадцать седьмой съезд КПСС послужит новой важной вехой в коммунистическом строительстве, тем более что во главе нашей партии стоит такой верный ленинец, как товарищ Михаил Сергеевич Горбачев! Вы знаете, товарищи, а я ведь знаком с Михаилом Сергеевичем, обменивался с ним рукопожатием, вот этой самой рукой!
Замполит вытянул вверх свою руку.
— Да-да, товарищи, было дело — жал руку самому генеральному секретарю! Я тогда еще курсантом Ставропольского военно-политического училища был, молодым коммунистом. Так вот, на вручение нам дипломов об окончании училища приехал Михаил Сергеевич — он работал тогда первым секретарем крайкома партии. Он выдал мне диплом и офицерское удостоверение, поздравил и руку пожал! Надо сказать, что все мы, коммунисты краевой парторганизации, очень уважали Михаила Сергеевича — за отзывчивость, внимание к людям, доброту и принципиальность. И сегодня мы можем смело надеяться на успех нашего дела, раз во главе ЦК стоит такой прекрасный человек, такой опытный и преданный делу партии руководитель, как товарищ Горбачев! Это настоящий коммунист!
— Полностью согласен, с вами, Валентин Иванович! — подал голос Бондарев. — Вы знаете, что в соответствии с духом перестройки Михаил Сергеевич не любит подхалимажа — даже вот известного нашего кинорежиссера Льва Кулиджанова на съезде прервал, когда тот начал славословить. Тем не менее, с уверенностью скажу, что товарищ Горбачев — это крупнейший политический деятель второй половины двадцатого века! Да, товарищи! А после женевской встречи в верхах это признал и весь мир, все прогрессивное человечество! Куда там до нашего Михал Сергеича всем этим Рейганам, Миттеранам, Тэтчерам, Колям и Петям!
Бондарев первым засмеялся своей шутке. За ним захихикал замполит, а следом — и вся ТЭЧ.
На следующий день замполит вызвал Гошу в канцелярию.
— Поздравляю тебя, Полторацкий, тебе присвоено звание сержанта! Это Бондарев распорядился, а я поддержал.
Так на погонах у Гоши появилась «эмблема „Адидас“».
Старинные армейские традиции
К концу марта зима стала отступать, а световой день — резко прибывать. На солнышке уже можно было спокойно снять меховую куртку. Установилась приятная безоблачная погода, с Баренцева моря прилетел теплый антициклон. Снегопады прекратились, снизилась потребность в угле, а значит, самой противной и изнурительной солдатской работы стало значительно меньше. Караси заметно оживились. Еще бы — скоро приказ, конец мучениям! Приказ — это рубеж, это веха, приказ означает, что прошло еще полгода службы!
Охримчук возвращаться из отпуска не спешил. С Тернопольщины пришла телеграмма, заверенная печатью врача районной поликлиники. Бумага извещала о том, что Охримчук серьезно заболел и, стало быть, задерживается минимум на две недели. Старшина не устоял перед соблазном и пошел на избитый трюк, к которому прибегают почти все солдаты срочной службы, чтобы законно продлить отпуск. Таким образом, старшинство Полторацкого вынужденно продлялось.
Приказ был совсем близко. Нарастало возбуждение. Полторацкому это надоело, и в ночь на двадцать седьмое марта он поднял ТЭЧ на ноги.
— Зашевелились, обормоты? Приказ почуяли? Докладываю — на данном историческом этапе этот приказ не про вас! Дембелями в день приказа становятся только Кобыхнов и Голдобин, причем Голдобин — с большим скрипом. Они станут квартирантами, гражданскими людьми, и я им уже не начальник. Не думайте, что я совсем уж скурвился и не признаю старинных армейских традиций, тем более что эти граждане в общем и целом заслужили свои дембельские права. Что касается остальных, то у них, как говорится, какая служба, такой и дембель, уж не взыщите. Идем дальше. Лада становится дедом, Бегичев и Жужгов — черпаками. Разрешаю расстегнуться также Филимонову, в порядке исключения. Все пашут так, как и пахали вплоть до приезда новых карасей. Они приедут недели через три — вот тогда и посмотрим, что делать со старыми карасями. Да, очевидно — Черемисов остается духом. И еще немного о приказе. Повышают в звании только я и Гиддигов. И больше чтоб никакой самодеятельности!
«Приказ объявить во всех батальонах»
«Красная звезда» опубликовала приказ министра обороны. Полторацкий ночью поставил на тумбочку духа Оборина, и тот с выражением зачитал текст документа. Как только Оборин произнес заключительные слова: «Приказ объявить во всех батальонах, дивизионах и эскадрильях. Маршал Советского Союза Соколов», Игорь пнул ногой тумбочку. Дух с шумом грохнулся на землю.
— Итак, приказ объявлен. Теперь вступают в силу мои вчерашние поправки. Начинаем прием населения. Бегичев, Жужгов, Филимонов — на середину. Бегичев, нагнись!
Бегичев нагнулся. Белая ткань кальсон плотно облегла задницу. Полторацкий взял в руки белый парадный ремень, намочил его в заранее приготовленном ведре с водой, скрутил жгутом.
— Предупреждаю: кто заорет, тому черпаковки не видать!
Первый удар. Бегичев скрипнул зубами.
— Терпи карась — черпаком станешь!
И Полторацкий с силой влепил по Бегичевской заднице еще одиннадцать хлестких протяжек. Бегичев стонал, дергался, но держался молодцом. Потом процедура повторилась, но Гиддигов бил слабее — жалел.
— Бегичев, ты официально принят в черпаки! Поздравляю! Временно свободен.
Бегичев, потирая зад, потащился к себе на койку. Гоше пришла в голову свежая идея.
— Курбатов, принеси еще один ремень! Зачем по очереди бить, если можно одновременно?
Курбатов принес ремень. Настала очередь Жужгова.
— Ты хоть, Серега, мне и друг, но истина дороже! Поехали, Володя!
Два «приемщика» заколошматили попеременно по бедной Жужговской попе. Получив свои двадцать четыре удара, Жужгов даже не ойкнул.
