— Видишь, Аветисян, довела тебя антисанитария! Вот подожди, отрежут тебе твое хозяйство! — увещевал Полторацкий.
— Ох, калирис калох! — сопереживал Джон.
— Надо в санчасть сходить, — советовал Ризван. — Сначала вылечат, потом на губу посадят.
Через несколько дней рана начала заживать. В честь чудесного выздоровления Аветисян и Джон обкурились анашой до полного одурения. Чтобы привести «плановиков» в чувство, Полторацкому пришлось выволакивать их на свежий воздух и долго хлестать по щекам.
Оля и боевая тревога
Но вернемся к женскому вопросу. Как-то раз, возвращаясь из цековского душа, Гоша встретил Олю — дочку поварихи Жени.
— Здравствуйте, Оля! Давно не виделись.
— Здравствуйте. Теперь мы уже долго не увидимся.
— Отчего же?
— Я поступила в торговый техникум. Сдала все экзамены на пятерки. Завтра уезжаю в город.
— А почему ты не пошла в кулинарный техникум — так сказать, по стопам матери?
— Не люблю готовить.
— Как так! Такая девушка — и не любит готовить? Это неправильно. Сейчас ребята, особенно военнослужащие вроде меня, предполагая жениться, перво-наперво смотрят, как невеста готовит. Путь к сердцу солдата лежит через желудок — Наполеон сказал!
— Плевать я хотела на Наполеона!
— Да, для советской девушки-комсомолки Наполеон, конечно, не авторитет. Счастливой учебы, Оля!
Через час, ближе к полуночи, Оля неожиданно пришла в пекарню, молча протиснулась мимо удивленного Игоря, по-хозяйски присела на диван в комнате отдыха.
— Как интересно! Я здесь ни разу не была! Кто это нарисовал? Ты?
— Служил здесь такой парень Ашот, армянин — он раздраконил.
— А ты тоже армянин?
— Нет. Неужели похож?
— Похож. Сам черный, нос большой, глаза карие, грудь волосатая.
— Нет, я не армянин. Я… еврей.
— Как интересно! Первый раз в жизни вижу живого еврея! Никогда бы не подумала, что такой парень — и еврей! Значит, маманя хочет выдать меня замуж за еврея.
— Что, по-прежнему хочет?
— Да, хочет.
— А ты?
— А я не хочу замуж! Пока, во всяком случае. Выключи свет!
Игорь, который уже примерно сообразил, что к чему, выключил электрическое освещение, но через задернутые шторы в комнату все равно проникал мутноватый свет: августовские ночи в Заполярье — белые. Оля быстро скинула одежду и нырнула под одеяло, Гоша последовал за ней. Девушка взялась за дело профессионально — чувствовался большой практический опыт. Полторацкий не удержался и спросил:
— А мама знает про твои увлечения?
— Конечно, знает!
Оля оперативно привела Игоря в состояние полной боевой готовности, и…
И вдруг тишину спящего поселка прорезал рев сирены. Сколько гудков? Если два, то все нормально, это значит «Дежурная смена — в воздух!» (патрулирование НАТОвских истребителей над нейтральными водами). Но нет — раздается три гудка! Боевая тревога! Точно, ведь еще днем штабные всезнайки предупреждали — в полночь объявят тревогу! Сирена не унималась и давала строенные гудки с интервалом в пять секунд.
— Оля, одевайся, быстро!
— Игорь, ты успеешь!
— Ты чего, не врубаешься? Ты же гарнизонный человек, должна знать — сейчас сюда прибежит вся продслужба, здесь пункт сбора! Люди сегодня спать не ложились, ждали сигнала!
— Пока наши люди очухаются, можешь разик засадить!
Полторацкий выругался, чего раньше не позволял себе при женщинах, соскочил с дивана и стал одеваться.
— Я сказал — быстро напяливай шмотки! Сеанс окончен! Наверстаешь в городе!
Оля, презрительно надув губы, с одеванием не спешила.
— Ты что, хочешь, чтобы нас застукали, дурында? Быстрее шевелись! Даю тебе полминуты! Не оденешься — голой на улицу выкину!
Оля резко ускорила темп. Надев туфли, она направилась к двери.
— Куда!? Там уже куча народа! Иди за мной!
Игорь провел Олю через рабочий зал и открыл боковое окно, выходившее на пустырь. Под окном рос густой кустарник.
— Прыгай!
Оля забралась на подоконник, спрыгнула, присела в кустах, осторожно выглянула — вокруг никого не было.
— Все, беги домой! Привет тете Жене и торговому техникуму!
Полторацкий едва успел закрыть окно, как практически одновременно появились лейтенант Назаров, пекари, трудноуловимый начальник столовой прапорщик Шилов и вся столовская братия. Потом все гуртом пошли на продсклад, где в грузовик наспех накидали несколько мешков с крупой, после чего машина уехала на дальнюю точку. Пекари завалились спать, через час их растолкал начпрод и распустил по подразделениям. Тревогу отбили, вернувшуюся машину разгрузили столовские узбеки.
Немного южного солнца
О Наташе Игорь теперь вспоминал редко и без прежней пронизывающей боли. Прекратились и сны, в которых Полторацкий ловит ускользающую Наташу, сжимает ее в объятиях: «Оказывается, ты никуда не уехала!». Понемногу Игорь пришел к выводу, что отъезд Наташи — наилучший вариант и для нее, и для него. Полторацкий продолжал любить Наташу, но его любовь стала тихой, спокойной и негромкой.
Примерно таким было душевное состояние Игоря в тот памятный день (вернее, вечер), когда в пекарне раздался робкий звонок. Отложив газету, Полторацкий пошел открывать. За порогом стояла женщина. Красивая. Если быть точным — очень красивая.
— Здравствуйте! Извините меня, ради бога! Видите ли, мне нужно немного дрожжей — пироги собралась печь. Извините, пожалуйста, мне, конечно, не следовало вас беспокоить, но просто в гарнизоне хронически нет дрожжей, и мне посоветовали обратиться к вам. Это, конечно, очень неудобно…
— Проходите, пожалуйста!
— Мне так неудобно!
— Ничего, ничего! Вы обратились точно по адресу! Только сюда, и никуда более!
— Но вы, наверно, не имеете права?
— Ничуть, смею вас уверить! Одна из наших задач — оказание услуг населению.
— Неужели!
— Именно так! Сюда, пожалуйста!
Женщина вошла в комнату отдыха. Увидев разноцветные картины, она округлила глаза.
— Не удивляйтесь! Это, так сказать, продукт стилизованного народного творчества. Помните у Франсуазы Саган — «немного солнца в холодной воде»? Так вот, это все — немного благодатного южного солнца в нашем холодном северном крае! Вам нравится?
— Да, красиво. А кто это рисовал?
