Когда вломились мы в комиссионку с Моней-Маней-Миней во главе, продавцы подумали: захват! И чуть не сдались…
Я, едва ее увидел, обомлел! Она – моя! Шуба состояла из мутона. Переливчатая, с крашеными пятнышками. Подкладка – саржа, роговые пуговицы. И, главное, бобровый воротник!
Мне не терпелось поскорей ее надеть. Папа:
– А поворотись-ка, сынку! Как влитая!
И на бирке там еще «Детройт». Моня-Маня-Миня – не ошиблись!
А бабка жала руку продавщице и рыдала на ее плече. Та же думала: бывает, ненормальная!
В новой шубе возвратились мы домой.
Я учился… Так, чтоб не соврать, уже на пятом курсе института.
И мне родители:
– Все, в этой шубе, ты ж хотел, уже не стыдно побывать в Москве…
Они дают отмашку: можно ехать!
И в новой шубе я поехал покорять.
Я ехал в поезде, ухаживал за ней. Она висела, тихо любовался.
Так мы с ней добрались до Москвы.
Возле станции метро «Речной вокзал», этаж двенадцатый, проживала моя тетка. А она… Ну представьте: рост огромный, метр девяносто, косая сажень – это про нее. У нее я и остановился…
Имя тетки я не знаю до сих пор. Моя мама называла ее Боня.
Боня сразу:
– Ах, какая шуба! Тебе успех в ней точно обеспечен!..
А она словами не разбрасывалась.
Мне казалось, все на меня смотрят, в этой шубе, все оглядываются. И, скорее, так оно и было. Взять один бобровый воротник…
Так я покорял собой Москву. Я ходил, показывал себя, собирал восторженные взгляды. Элегантная такая, вся мутоновая. Переливчатая, с крашеными пятнышками.
– Ах, какая шуба!
– Да, такая!
Подкладка – саржа, роговые пуговицы. И еще у шубы поясок.
И оглядывались, свинчивая шеи…
А когда я посетил их Мавзолей, мне показалось, что гвоздем программы был – не Ленин!
В общем, произвел фурор и там…
День отъезда. Скоро на вокзал.
Вдруг у Бони соображенье, напоследок:
– Ты же ошивался всюду здесь, Москва большая! Взял бы шубу, вышел на балкон. Чтоб выбить пыль. У вас своей хватает потому что!
Тетка дело говорит, она умна…
Вышел на балкон, с душой тряхнул. Раз, другой. Пыль действительно скопилась в ней, дай боже! В третий раз, когда я энергично… Не потому что я не удержал, а просто вырвалась. Шуба вырвалась из рук и – улетела. Прямо вниз. Практически отвесно.
Я окаменел – не передать! А потом глазами вниз – и чуть не выпал. Там три собаки, маленькими точками. Внизу. Уже встречали шубу дружным лаем. Я крикнул им отчаянно:
– Не сметь!
Но они под козырек, увы, не взяли. Кто я им?! Двенадцатый этаж!
Я на лифт надеяться не мог: с моим счастьем – я застряну навсегда.
Так я еще не бегал никогда: через пять ступенек на восьмую!
Я успел – все только начиналось! Две собаки раздирали мою шубу. С наслаждением. Видно, думали: упал какой-то зверь. Буквально с неба. И захотели с ним подискутировать…
Шекспировские страсти отдыхали!
Собаки разыгрались, увлеклись.
Мою шубу попытался я отбить, отчаянно, как никогда ни до, ни даже после. Я схватился было за рукав, но он ожил: из рукава явилась третья, просто выпрыгнула, вроде не собака – собачонка! Но, оказалось, самая задиристая, и, оскалясь, – прямо на меня!
Шуба уходила на глазах.
Я отпрянул, ничего не оставалось.
Так они загрызли, мою шубу…
Убитый горем, я только выхватить успел клочок клочка. Его оплакать, к сердцу приложить…
Меня собаки провожали дружным лаем.
Сам не свой, я возвратился на этаж. Боня сразу:
– Шуба, где она?!
– Я… Ее… Трусил… – опустошенно.
И, показав клочок клочка, я тихо всхлипнул.
Боня в шоке, Боня – просто в ужасе:
– Ты был же украшеньем Мавзолея!
А нужно уже ехать. Что надеть? На улице зима без послаблений, полновесный минус двадцать пять. И она – дает свое пальто:
– Быстро надевай – и не раздумывай!
(У нее их было несколько, пальто.)
А она же роста – ого-го! Ну просто гренадерского размаха! И на формы Бог не поскупился: бюст – такой, и бедра… Всё такое! Я мог трижды завернуться в то пальто. А характер добрый и отзывчивый. Вот взяла дала свое пальто. И еще зеленое в придачу! А что женское, так тетка ж – не мужчина…
И еще по полу волочилось! Но укоротить…
Она вздохнула, Боня незабвенная:
– Чтоб не опоздать, иди такой!..
Тогда в Москве терактов еще не было. Но каждый встречный милиционер тормознуть меня считал едва не доблестью:
– Так, а что у вас за пазухой? – шмонали. – Так, а здесь что? Ну-ка, раздевайтесь!
У меня кругом же оттопырено. Пальто помнило все формы наизусть: где у тетки бюст, что по бокам. А обо мне не думало совсем. И к тому же волочилось по земле. Зеленое, почти что ядовитое…
Я выворачивал себя им наизнанку…
Я путался в пальто и трижды падал. На меня все снова оборачивались.
Я едва успел на поезд, за минуту…
Столичной штучкой прибыл я в Донецк. Дома я, едва переступил, все отшатнулись:
– В чем ты, Слава? Ты совсем сдурел? А шуба где?!
Я им рассказал, что не сдурел. И даже предъявил клочок клочка.
Бабка:
– Не уйти нам от судьбы! – и засморкалась.
Мама ей составила компанию:
– Кажется, от шубы и подавно!
И со вздохом извлекла из шифоньера ту, испытанную временем, мою, которую я начинал еще со школы:
– Твоя взяла, носи ее, сынок!
Я надел – и тут же вышел в люди!..
А потом, в апреле 83-го, я был призван в армию, в советскую. Взять шубу в армию мне не позволили по уставу. Но тяготы армейской службы я переносил с достоинством и честью.
Когда я возвратился, отслужив, шубы в доме не было нигде.
Но и меня здесь больше не было, того: я вернулся взрослым человеком…
Клочья
* * *
Не верьте предсказаниям: Богу самому интересно, чем всё это кончится.
* * *
Прочел надпись: «Срок годности не ограничен». Запахло вечностью.
* * *
Не родись красивым: вырастешь – не узнают…
