– Уйди, – сказал Гиви. – Я их вообще не продаю.
– А чего стоишь тут? – пристала старушка.
– Я их тут ем! – сказал Гиви. И в доказательство сказанного открыл рот и двумя пальцами положил туда помидор.
– Совсем обнаглели! – завопила старушка. – Понаехали – и издеваются над людьми!
В ответ на это Гиви взял второй помидор и отправил вслед за первым.
В глазах старухи мелькнуло что-то давно забытое, и она закричала на весь рынок:
– Сталина на вас нет!
На это Гиви взял третий помидор и аккуратно размазал по прилавку.
– Караул! – закричала старуха, ретируясь. – Ну, подождите! – прокричала она, отбежав подальше. – Я вам еще устрою, я вам покажу!..
Гиви сделал страшное лицо, и старуха исчезла.
– Я вам покажу! – донеслось из-за ворот в последний раз.
– Смешная какая, – заметил, обращаясь к Гиви Сандалия, толстый торговец персиками, стоявший неподалеку. – Что она нам покажет, как ты думаешь?
Вокруг засмеялись.
– Я ее маму… – начал было Гиви, но не договорил, потому что в этот момент на него из-за угла выбежали Вовчиков папаша, Козлов и Иваныч.
Первый с ходу налетел на Гиви и сбил с ног, второй, метнувшись через прилавок, сбросил помидоры, по которым тут же пробежал третий. Тройка смерчем пронеслась вдоль рядов, превращая отборный южный товар в кучки сладковатого дерьма. Напоследок, круша лотки металлической штангой, через рынок с гиканьем промчался огромный детина – и вся компания скрылась в дальних воротах.
Гиви Сандалия молча стоял над красноватой жижицей.
– Почем? – подойдя, деловито спросил, указав вниз, какой-то человек, но поглядел в глаза Гиви и дожидаться ответа не стал.
Гиви Сандалия знал сочинскую мафию, знал харьковскую и знал краснодарскую. Но такой быстрой мести он в своей насыщенной жизни еще не встречал.
– Старуха, – прошептал он новоявленным Германном. – Убью!
Суперагент Джон О’Богги по кличке «Минотавр» шел на встречу со связником.
Он оглянулся на повороте, заложил три лисьих круга у детской площадки – «хвоста» не было. Джон О’Богги сел на скамеечку и посмотрел на часы. Часы проиграли тему «Наша служба и опасна, и трудна…» – и к скамеечке подошел связник. Поозиравшись, связник невзначай сел рядом.
– Это вы давали объявление об уроках макраме? – спросил связник. Он был рыж и веснушчат.
– Нет, его давал мой двоюродный дядя, но он умер вчера от скарлатины, – ответил Джон О’Богги.
– Какая жалость, – сухо сказал на это рыжий связник, оставил на скамеечке матрешку с шифровкой и ушел, озираясь.
Вовчиков папаша с товарищами молча бежали по переулку.
– Забыл вам сказать, – сказал вдруг Вовчиков отец, – он, кажется, разрядник.
– По какому виду? – задыхаясь, спросил парторг Козлов.
– По городкам, – ответил Сидор Петрович.
– Останусь жив – исключу из рядов, – сказал Козлов.
– Петрович, – сказал профорг Иваныч, колыхая на бегу большим животом, – я больше не могу.
– Беги, – коротко ответил Петрович. – Сейчас второе дыхание придет.
– Не придет, – сказал Иваныч. – Сейчас упаду и умру.
– Упадешь – умрешь, – согласился Вовчиков папаша.
Позади с железякой наперевес топотал Артюхин.
Они свернули за угол, влетели через подворотню во двор и замерли, прижавшись к стене. В наступившей тишине часто и шумно дышал толстяк.
– Иваныч, – сказал парторг, – кончай дышать.
Иваныч знаками показал, что не может.
В подворотне, приближаясь, раздался характерный металлический стук, потом, уже совсем вблизи, стих.
– Эй, – произнес голос Артюхина. – Приговоренные, вы где?
Джон О’Богги, холеный и уверенный в себе мужчина лучших лет, посидев для конспирации на детской площадке, встал и проходными дворами отправился домой, но у первого же угла остолбенел. За углом, отражаясь в окнах первого этажа, стояли, прижавшись к стене, трое в пиджаках и с напряженными лицами.
Джон быстро оглянулся – и похолодел: сзади в подворотню медленно входил детина со стояком наперевес.
Джон был профессионал – и понял все. Спружинившись, он метнулся в боковой проходной двор, оттуда – в дверь черного хода и в полной тьме, царившей в подъезде, бесшумно бросился вверх по лестнице.
Через секунду оттуда донесся грохот, сдавленный крик агента и грязный английский мат.
Джон О’Богги сидел с искаженным от боли лицом, держась за разбитую ногу вывихнутой рукой: в лестнице, по которой он бежал, не оказалось двух ступенек.
Джон дополз до третьего этажа и затаился. Было тихо. «Оторвался», – понял О’Богги и на всякий случай проверил в кармане баллончик с нервно-паралитическим газом.
Через минуту внизу раздался дикий крик и звон стекла. О’Богги осторожно выглянул в пыльное окошко: тот, что со стояком, гнал по улице тех, что стояли в подворотне.
– Боже, ну и нравы у них в КГБ! – прошептал Джон.
В номере люкс третий час шло совещание. Председательствовал маленький, но внушительный господин по имени Вахтанг, Гиви Сандалия и товарищи по несчастью присутствовали.
– Это были люди Касымова, – сказал торговец сливами.
– Касымов – узбек, – отметил маленький Вахтанг. – Ты узбеков видел?
Торговец сливами кивнул.
– У узбеков – какие лица? – спросил Вахтанг.
– Набрал местных, чтобы на него не подумали, – сглотнув, ответил торговец сливами.
– А старуха? – спросил Гиви Сандалия. Он сидел мрачнее тучи.
– Старуха была не узбек, – поделился наблюдением торговец персиками.
– Это не Касымов, – сказал Вахтанг.
– Может, «Махачкала»? – предположил торговец сливами.
– «Махачкала» может, – согласился Вахтанг. – Но…
– Набрал местных, чтобы на него не подумали, – предупредил вопрос торговец сливами.
– «Махачкала» не будет набирать местных, – сказал Гиви Сандалия. – «Махачкале» своих девать некуда.
– Вахтанг, это таксисты! – сказал вдруг торговец персиками. – Мамой клянусь, таксисты!
– А старуха? – спросил Гиви Сандалия.
– Старуха – диспетчер, – подумав, ответил торговец персиками.
– Сколько мы даем таксистам? – повернулся Вахтанг к торговцу персиками.
– Полкуска в день, – ответил тот и вдруг хлопнул себя по лбу: – Они хотели целый!
