— Але! — раздраженно сказала я в трубку.
— Сама «але», — раздался в ответ голос Сергея.
— Шутить изволите, — пробурчала я сквозь зубы и сквозь заколку, которую держала во рту.
— Ну да, — раздался игривый голос. — Почему бы и не пошутить, раз настроение хорошее?
— Это не страшно, — сказала я.
— Что не страшно?
— Что настроение хорошее. Это я тебе сейчас мигом исправлю, — заявила я и швырнула заколкой в мамулькиного попугая, который спросонья дернулся на жердочке и заорал на всю квартиру: «Шухер, бабка, кругом шпиены!»
— Ир, что с тобой? — забеспокоился Сергей. — Почему ты вдруг стала говорить таким скрипучим голосом? У тебя ангина?
— Во первых, — сказала я, — это не я кричу, а мамулькин попугай.
— Что-то я не помню у тебя никакого попугая.
— Это мамульке вчера папулькин партнер подарил. Папулька сказал, что это он нарочно, чтобы всю нашу семью под корень извести. Уж больно попугай говорливый.
И я показала попугаю язык. Тот прикрыл глаза, но отреагировал фразой: «Маманька, дай крупы пожрать!»
— Какой партнер? — испугался Сергей. — У тебя папулька что — ЭТОТ?
Я даже сразу не врубилась, но потом сообразила:
— Тьфу, какие ты пакости говоришь! Деловой партнер! Деловой! Понял? Знаешь, у некоторых людей (я, конечно, не о тебе) бывают всякие коммерческие предприятия, благодаря которым они зарабатывают деньги (к тебе это, конечно, не относится). Вот это и называется — дела!
— Понял, — сказал он. — Извини.
— Ничего, ничего, — ответила я. — Гони пятьдесят баксов, и я обо всем забыла.
На том конце трубке воцарилось тяжелое молчание, а потом Сергей осторожно произнес:
— Ир, у меня сейчас нет пятидесяти баксов.
— Гос-споди, — вдохнула я. — Ты сегодня в юмор совсем не въезжаешь?
«Ехала телега — четыре колеса!», — неожиданно снова заорал попугай.
— Слушай, — нервно сказал Сергей, — прекрати мучить птицу. Я из-за нее вообще ничего не слышу.
— Да он сам орет, — пояснила я. — Услышит знакомое слово и начинает орать. Этого попугая какой-то спившийся актер воспитывал. Он иногда такие словечки заворачивает — хоть стой, хоть падай. К нам теперь в гости приличных людей звать нельзя.
— И меня? — забеспокоился Сергей.
— Тебя — можно, — успокоила его я. — Нельзя только мою бабушку звать, которая по совместительству — папулькина теща, а то она даже от слова «какашка» в обморок падает. А попугайчику особо не укажешь, какие слова можно употреблять, а какие нет. Сам понимаешь, какой репертуар был у спившегося артиста.
— Я никогда не был спившимся артистом, — объяснил Сергей, — но почему-то их репертуар хорошо себе представляю.
— Зато у нас в доме теперь поселились радость и счастье, — продолжаю я. — Потому что папулька, как услышал от мамульки, что она теперь свою маму к нам в дом пригласить не может, так сразу выделил в месяц двести баксов на корм для попугая и дал ему прозвище «Спаситель отечества».
— Мда, — сказал Сергей. — Весело у вас там.
Воцарилось неловкое молчание.
— Так чего звонишь-то? — спросила я, вспомнив о своих обидах.
— Ну, — замялся он, — это…
— Мерси, — сказала я. — Очень информативно.
— Ну, узнать, как у тебя дела…
— Дела, как сажа бела. Дальше что?
— Хотел сказать, что на меня сейчас работы навалилось — уйма, — продолжает мяться Сергей.
— Желаю тебе не согнуться и не разорваться от такого непосильного груза, — холодно отвечаю я. — Кроме того, я еще на прошлой неделе слышала о твоих непосильных заботах. Сочувствую. Чего от меня еще требуется? Сварить тебе кашку-рататуй?
— Кроме того, — говорит Сергей, как будто на что-то решившись, — я хотел завтра прийти к тебе домой, чтобы попросить руки у твоего отца и матери.
— Сразу у двоих? — говорю я, слегка обалдев от этой новости. — Ты учти, что мамулька свою руку папульке уже давно отдала. Есть даже живое воплощение данного действа. Это я.
«О! Я! Я! Майн либер фрау!» — неожиданно грянул попугай, и я снова швырнула в него заколкой.
— Ир, — говорит он недовольно. — Ты что, сегодня плохо выспалась? Я твоей руки собираюсь просить, а не чьей-нибудь еще.
— А-а-а-а, — сказала я. — Неужели?
— Ужели.
— И что, — интересуюсь, — все будет так, как полагается? Ты придешь в гусарской форме, с саблей, принесешь дюжину шампанского, картинно встанешь на колено и заявишь папульке: «Сударь. Имею честь попросить руки вашей дочери. Позвольте отрекомендоваться — гусар Вольдемар. Обладаю маленьким, но независимым состоянием, и готов составить счастье вашей дочери, поселившись с ней навеки в деревню Переплюйкино».
На том конце трубки снова воцаряется молчание.
— Ир, — через некоторое время осторожно говорит он. — Если ты пока еще только куришь травку, тогда ничего страшного. Но если ты уже на тяжелых наркотиках, тогда вопрос становится очень серьезным.
— Почему это? — удивляюсь я.
— Потому что такую чушь нести может только человек, накурившийся в дым.
— Тетя шутит, — говорю я. — Не обращай внимания.
«На сцену выходит тетка с толстой попой!» — объяснил попугай. Я ему скорчила рожу. Он склонил голову набок и о чем-то задумался.
— Ладно, — решительно заявил Сергей. — Короче говоря, готовься. И родителей подготовь. Завтра прихожу просить твоей руки.
— Приходи, приходи, — говорю. — Только не опаздывай. И майку парадную надень.
— Ага, ага, — саркастично говорит Сергей. — Ты еще расскажи программеру о двадцать первом прерывании.
— Чего?
— Дядя шутит, — быстро говорит Сергей. — Целую, любимая, — и с этими словами вешает трубку.
Я тоже кладу трубку и вопросительно смотрю на попугая.
«Мсье Крик, дитя просится на травку», — скрипучим голосом объявляет попугай.
— Я тебе сейчас как Любка — положу локоть в рот, — обещаю я.
Но попугай в плане литературы все-таки не очень образован, поэтому ничего не отвечает, а закрывает глаза пленкой и, видимо, собирается немного поспать.
Положив трубку, я долго думала, что бы могло означать желание Сергея прийти к нам домой и торжественно просить моей руки. Причем не у меня, потому что у меня он руку уже просил в метро, а у папульки с мамулькой. Почему у папульки с мамулькой — я так и не поняла. Не им же с ним жить, а мне! Так что при чем тут они?
