На заре Вторая тунгрийская когорта выстроилась на плацу под серым утренним небом. Как только солдаты заняли свои места, префект с безжалостным видом прошествовал перед строем. По его знаку примипил Невто резко выкрикнул:
– Введите заключенного!
Солдата Секунда вывели на плац и привязали к столбам за обе руки. Веревки, натянутые между столбами на уровне паха и груди, предназначались для того, чтобы удержать преступника в вертикальном положении, когда он потеряет сознание от боли и потери крови. Охранник стащил с обвиняемого набедренную повязку – последнее, что оставалось на нем из одежды, – и отошел в сторону. Префект Фурий покосился на столбы, и в его голосе послышалась нотка неуверенности.
– Интересное приспособление, примипил. Я раньше такого не видел.
Невто, пожав плечами, кивнул.
– Я всегда так делаю в подобных обстоятельствах, префект. Обычно они теряют сознание от боли и потери крови, когда порка еще не закончилась, поэтому нужно удерживать их на ногах. Тогда кровь уходит не так быстро, и все солдаты видят, что стало с преступником. Это послужит им примером, так сказать.
Префект удовлетворенно кивнул.
– Хорошо придумано, примипил Невто. Действительно, послужит примером.
Невто поблагодарил про себя богов и почтительно кивнул префекту. Лицо его оставалось непроницаемо.
– Спасибо, префект. А теперь, с твоего разрешения… – Он подошел к ожидавшей когорте и отдал приказ «смирно». – Вторая когорта… – тишина, повисшая после его слов, была почти осязаемой, – сегодня вам предстоит увидеть казнь солдата, убившего своего командира. Пусть это послужит примером того, как мы поступаем с преступниками в своих рядах.
Он с безжалостным видом подошел к связанному преступнику, готовясь первым пустить в дело многохвостый кнут.
– Погоди! – Фурий выступил вперед, вытянув руку. – Первые пять ударов – мои, примипил. Ты вчера хорошо потрудился, вырвав у этого подонка признание…
Он помедлил, словно взвешивая кнут в руке, оценивающе оглядел плетеные кожаные шнуры с привязанными к ним зазубренными кусками кости, а потом с легким щелчком нанес мощный удар через всю спину Секунда, от правого плеча до левой почки. И почти сразу – еще один, с прицелом на левое плечо, чтобы прочертить на спине осужденного косой крест из глубоких кровоточащих ран. Кровь начала медленно стекать по ложбинке у позвоночника. Третий удар пришелся по пояснице. Префект вложил в жестокий удар бича вес всего тела. В четвертый раз кнут впился в мягкие ткани ягодиц, а пятый удар был нацелен в затылок: костяные пластинки выдрали клочья кожи и волос. На этот раз префекту удалось исторгнуть стон у до тех пор молчавшего солдата.
Фурий повернулся к потрясенной увиденным когорте, подошел к Третьей центурии и протянул кнут Терцию. Солдат из соседней центурии, стоявший слева от него, неожиданно согнулся пополам и с шумом отправил на землю недавний завтрак, несмотря на сердитый окрик центуриона.
– Пять ударов от каждого центуриона, начиная с командира преступника. И не жалеть, бить со всей силы, как я. Два удара по спине, один по почкам, один по ягодицам и один по затылку. Всякому, кто отнесется к своим обязанностям без должного рвения, придется повторить процедуру, а кроме того, получить взыскание и лишиться части жалованья. Правда, в таком случае наказание увеличится на пять ударов – назовем это «еще пяток на удачу». Приступай!
Терций шагнул вперед. У него начал дергаться правый глаз, но нащечник шлема закрывал его от взглядов окружающих. Он помедлил секунду, которая показалась ему длиною в жизнь, и опустил глаза на измазанный кровью кнут. Кусок кожи, почти прозрачный в свете утреннего солнца, прилип к одной из костяных пластин. Терций наклонился и сбросил его на землю.
– Давай же, парень.
Слова, произнесенные его братом сквозь стиснутые зубы, подхлестнули Терция. Он занес кнут над головой и тихо пробормотал в ответ:
– Я принесу жертву в твою память, брат, но только не Бахусу. Мое подношение будет на алтарь Немезиды.
Он отклонился назад, вкладывая как можно больше силы в удар, а потом обрушил кровавые кожаные ремни на спину брата. Та часть его сознания, которая содрогалась при виде страшных ран, нанесенных костяными пластинами, была похоронена глубоко под стремлением выжить самому и желанием избавить брата от бесчестья на кресте. Он наносил удары с такой силой, что сам немного подпрыгивал, когда кнут опускался на спину осужденного. Наконец Терций последний раз пропорол беспомощно распростертое тело Секунда зубьями костяных пластин и с каменным лицом повернулся к своей когорте, краем глаза заметив одобрительный кивок Невто, принявшего кнут из его рук.
Первый центурион, крякнув от натуги, снова пустил хлыст в дело. Несколько ремней отлетели в сторону, и костяные зубья, незаметно для большинства присутствующих, задели горло осужденного. Только теперь он догадался, зачем Невто устроил такие необычные столбы. Точно таким же образом примипил нанес удар с другой стороны, и снова хлыст прорвал неприкрытую шею солдата. Префект удовлетворенно наблюдал, как Невто передал хлыст вместе с парой одобряющих слов следующему центуриону, и тот со всей силы опустил его на спину преступника. И снова первые два удара обвились вокруг горла Секунда, и, приглядевшись, Терций заметил маленький ручеек крови, струившийся по обнаженному бедру. Остроглазый солдат, стоявший справа от Терция, что-то прошептал своему товарищу, и центурион, развернувшись, многозначительно посмотрел на него и легонько стукнул концом своего жезла из виноградной лозы.
– Отставить разговоры в строю!
Примерно через тридцать ударов Секунд, лишившись последних сил от боли и потери крови, повалился на натянутые перед ним веревки. Кровь, струившаяся по его шее, уже больше не покрывала его грудь и ноги, сливаясь с потоком из растерзанной спины, а крупными каплями капала на гравий прямо перед его ногами. Префект по-прежнему не осознавал, что с каждым ударом жизнь уходит из солдата. Офицеры сменяли друг друга у хлыста, отяжелевшего от крови и клочьев вырванного мяса. По мере того как разворачивались события, настроение когорты едва уловимо изменилось: все больше солдат начинали догадываться, что с каждой каплей крови, упавшей на землю, у префекта все меньше шансов насладиться зрелищем распятия. Если раньше они наблюдали за происходящим с мрачной отстраненностью, то теперь зорко следили за тем, как каждый из центурионов исполняет свою обязанность. Твердая решимость офицеров убить осужденного хлыстом и избавить от мучительного удушья на кресте вызвала у них чувство, близкое к благодарности. Когда наказание закончилось, примипил подошел к неподвижному телу и прижал палец к трахее. Лицо его вытянулось.
– Медика сюда! – выкрикнул он, повернувшись к когорте.
Пока медик суетился вокруг мертвого тела, пытаясь нащупать пульс, старший офицер, скривившись, обратился к Фурию:
– Такое иногда случается. У иудеев, если не ошибаюсь, принято ограничиваться сорока ударами, чтобы не убить преступника… – При виде удрученно качающего головой медика он замолчал, а потом добавил: – Похоже, так и случилось. Не стоит расстраиваться, префект. Правосудие свершилось на глазах у всей когорты. У нас заготовлен крест. Может, прибить его и провести солдат строем перед трупом?
