Чтобы эти угрозы рассмотреть, нанести на карту и подготовить оборону, нам надо, прежде всего, изменить тот интеллектуальный фон, на котором разыгрывается наша национальная драма. Нужно отремонтировать и почистить нашу собственную мировоззренческую матрицу – обратиться к традиционной крестьянской мудрости, которая следовала принципу минимизации рисков, а также к тому космическому чувству, из которого русская наука черпала великие идеи для понимания неравновесности, катастроф, трагичности непрерывной борьбы порядка и хаоса, от которой мы не можем ни дезертировать, ни откупиться долларами.
ФЕРМЕР И ГОРДЫНЯ
На Киевском шоссе, начиная от МКАД, множество рекламных щитов несет на себе странный лозунг: «Фермер – это звучит гордо!»
Когда едешь мимо и километр за километром издалека видишь это сделанное в строгом стиле лаконичное, но многозначительное утверждение, подступают довольно тревожные мысли. Что бы это значило? Почему рекламные щиты, эти особые производственные площади, отданы такой фразе? Кому и какой доход она может принести? Кто и из каких денег оплачивает аренду этих щитов? Раньше кое-где тоже висели знаки гордости – «Слава КПСС!» Но, во-первых, это была не реклама, а специальный ритуальный знак идеократического государства, жанры не смешивались, и божий дар с яичницей не путались. Во-вторых, это не были однообразные черно-белые, прямо-таки зловещие плакаты, выставленные через километр вдоль шоссе, подобно предупреждениям об опасности. Ахтунг!
Но главное, это произведение политической рекламы говорит о тяжелом кризисе идеологических служб. Мы не знаем, политотдел какого уровня власти придумал и утвердил этот лозунг и его художественное оформление, чей финансовый отдел оплатил производство копий и аренду щитов. Скорее всего, вдохновитель, автор и инвестор – администрация Московской области. Но это не важно, государство – это не куча княжеств, его идеология обязательно должна быть централизована и иметь общие философские каноны.
Цель этой наглядной пропаганды понятна, о ней мы не спорим. Власть желает поднять престиж «фермеров» – социальной фигуры, на которую реформаторы с начала 90-х годов делали очень большую ставку. «Фермер» – это было знамя, под которым велась ликвидация колхозов и совхозов, растаскивание их имущества, а главное, приватизация или прямой захват земли. Особенно захват богатейших, высокорентабельных сельскохозяйственных угодий Подмосковья. (Кстати, не зря вслед за лозунгом о гордости фермера идут красочные плакаты «Земля продается!»)
Под знаменем фермерства была почти загублена важнейшая ценная инициатива по созданию в России необходимого для нашего сельского хозяйства уклада – семейных производственных малых предприятий. В наших реальных условиях такие предприятия могли бы стать сравнительно небольшой по масштабу, но очень полезной частью всей производственной системы. Они никак не могли бы заменить крупные механизированные предприятия (типа колхозов и совхозов), но во взаимодействии с ними придали бы всей системе больше гибкости и динамичности. Но слово «фермер» сделали знаменем разрушения. Ликвидируя крупные предприятия, реформаторы 90-х годов подрезали и корень предприятий малых («фермеров»). Зачем же этим знаменем сейчас снова размахивают? Ведь возвратиться сегодня к риторике начала 90-х годов – значит нанести моральный ущерб «фермерам». Это плохая пропаганда.
Слово «фермер» я беру в кавычки потому, что его введение в обиход, на излете перестройки, уже само по себе было идеологической диверсией. Вводя его, идеологи того момента утверждали, что российское село впредь не будет крестьянским (общинным как при царях, колхозным как при Советах). На нашей земле будет хозяйничать фермер – специфический западный тип сельского предпринимателя, мелкий капиталист англо-саксонской культуры. И сегодня в Испании, Италии или даже Германии не назовут своего крестьянина фермером, ибо крестьянин – совсем иная фигура. Для фермера земля – не более чем средство производства, а крестьянин – подвижник религиозного толка. Для него слово «пахать» («орать») происходит от латинского слова «молиться» (orare).
Не будем вдаваться в большую тему различий между фермером и крестьянином, эти различия принципиальны и прекрасно изучены. Идеологи реформаторов скрыли от нас суть и внедрили ложное название, таящее в себе смыслы, отрицающие важный корень русской культуры. Я уж не говорю о том, что попытка переделать на чужой лад уклад села – один из самых мощных способов разрушения этнического сознания народа. Промышленное производство более космополитично, чем село, но даже здесь попытка разрушить российский тип трудового коллектива заводов и фабрик привела к тяжелейшим социальным и культурным болезням (и вовсе не только из-за экономических причин).
Но даже если говорить о российском варианте фермера – почему же он «звучит гордо»? Что это за фигура? Это фигура для нашего села маргинальная, прослойка тончайшая. Она обитает «в порах» сельского общества.
Иными словами, она может жить лишь во взаимодействии с главными социальными группами деревни, причем это взаимодействие нередко приобретает характер паразитизма. В царское время таких предпринимателей называли мироедами, потому что они паразитировали на общине (мире). И после февраля 1917 г. в селе началась вялотекущая гражданская война, причем крестьяне били уже не помещиков, а именно мироедов, в том числе тех, кто при Столыпине сумел поживиться общинной землей. Зачем же сейчас лепить нашим сельским предпринимателям ярлык, роднящий их с этим социальным типом? Ведь кампания по прославлению кулака-мироеда, которую вели в начале 90-х годов, явно провалилась. Наши «фермеры» первые от нее открестились.
На деле наши «фермеры» – это по большей части квалифицированная часть сельских работников, которые попытались, при развале колхозов и совхозов, организовать свои малые предприятия. Им была нужна поддержка государства (на Западе эта поддержка колоссальна – в США около 100 млрд. долларов в год). Они этой поддержки не получили. Такая же история уже была, при Столыпине. Но тогда государство не имело средств реально помочь тем, кто вышел из общины. Теперь такие средства были, но их украли и отправили на Запад, на счета «новых русских». И наши фермеры тянут свое хозяйство (чаще всего убыточное), надрываясь в самом буквальном смысле, за счет страшной самоэксплуатации. Чем тут можно гордиться? Только поразительным упорством и стойкостью людей, но ведь не об этом речь на плакатах! Таким упорством могут гордиться сейчас почти все наши трудящиеся, но нельзя же хвастаться национальным бедствием. В Западной Европе фермеры имеют в среднем 120 тракторов на 1 тыс. га пашни, а у нас 3 трактора. Это звучит гордо?
В действительности тот вид семейных хозяйств, который сложился в ходе реформ на селе, представляет собой типичный российский крестьянский двор, но на новой технологической основе. Этому укладу надо помогать, в том числе идеологически, но приписывать ему совершенно иные родовые свойства – ошибочно и вредно. Если же говорить о крупных частных хозяйствах, то и они по своему укладу скорее похожи на совхозы (с некоторыми новыми уродливыми чертами), чем на западные крупные фермы. Но, видимо, не о них речь на плакатах. Ведь глупо было бы понатыкать на шоссе рекламу «Капиталист – это звучит гордо!»
