Очевидно, и этого не думали отрицать классики либерализма, совместная деятельность и общежитие людей могут быть организованы и без купли-продажи и эквивалентного обмена — эти институты вообще возникли очень недавно. Существуют разные способы предоставления друг другу и материальных ценностей, и труда (дарение, услуга, предоставление в пользование, совместная работа, прямой продуктообмен и т.д.). Существуют и типы хозяйства, причем весьма сложно организованного, при которых ценности и усилия складываются, а не обмениваются — так, что все участники пользуются созданным сообща целым.
К такому типу относится семейное хозяйство, которое даже в «самых рыночных» США составляет около 1/3 всей хозяйственной деятельности в стране. Этот тип хозяйства экономически исключительно эффективен (при достижении определенного класса целей) — замена его рыночными отношениями невозможна, т.к. оказывается, что ни у одного члена семьи не хватило бы денег расплатиться по рыночным ценам с другими членами семьи за их вклад. Это показали расчеты американских экономистов, проведенные в 70-е годы.
К этому же типу хозяйства относилось и советское плановое хозяйство. Именно сложение ресурсов без их купли-продажи позволило СССР после колоссальных разрушений 1941-1945 гг. очень быстро восстановить хозяйство. В 1948 г. СССР превзошел довоенный уровень промышленного производства — можно ли это представить себе в нынешней рыночной системе РФ?
Советский строй породил тип промышленного предприятия, в котором производство было неразрывно (и незаметно!) переплетено с поддержанием важнейших условий жизни работников, членов их семей и вообще “города”
. Это переплетение, идущее от традиции общинной жизни, настолько прочно вошло в коллективную память и массовое сознание, что казалось естественным. Его и стали сразу же искоренять реформаторы под присмотром западных экспертов.
Наблюдение за попытками разорвать это переплетение, отделить производство от создания условий жизни позволило увидеть важную вещь, о которой мы не думали при советском строе (и о которой не думают люди Запада при их капитализме, ибо там этой вещи давно нет). Соединение, кооперация производства с “жизнью” является источником очень большой и не вполне объяснимой экономии. Отопление бросовым теплом, отходящим при производстве электричества на теплоцентрали — один из примеров.
Почему же мы этого не видели? Потому, что из политэкономии (и в версии Адама Смита, и в версии Маркса), возникшей как наука о рыночном хозяйстве, основанном на обмене, мы заучили, что специализация и разделение — источник эффективности. Это разумное умозаключение приобрело, к огромному нашему несчастью, характер идеологической догмы, и мы забыли о диалектике этой проблемы. А именно: соединение и кооперация — также источник эффективности. Какая комбинация наиболее выгодна, зависит от всей совокупности конкретных условий. В условиях России именно соединение и сотрудничество оказались принципиально эффективнее, нежели обмен и конкуренция.
Допустим, часть общества пришла к выводу, что положение изменилось и следует совершить переход к рынку и конкуренции. Разумно было бы реалистично описать оба образа, «не выковыривая изюм из булки», взвесить все за и против того и другого, определить цену перехода и распределение его тягот в обществе. Этого не только не было сделано реформаторами, но и всякие (впрочем, весьма слабые) попытки диалога со стороны скептиков пресекались самым жестким образом. Интеллигенция поддержала утопию (и стоящие за нею корыстные интересы меньшинства), а затем и поверила в нее — и потеряла способность к рациональным рассуждениям.
Так началась социальная катастрофа. Развивается она не слишком быстро в силу огромной прочности созданных в советское время систем жизнеобеспечения и устойчивости культуры людей, воспитанных русской литературой и советской школой. Однако на ряде направлений уже слышны тяжелые шаги Каменного гостя — приближение срывов и отказов больших систем.
В ответ на эти шаги объяснения власти и рассуждения идеологизированных интеллектуалов становятся все менее разумными — но принимаются они массовым сознанием все более охотно!
Известно, что в СССР организация и экономическая поддержка ряда важнейших систем жизнеобеспечения была взята на себя государством. Достаточно назвать жилищно-коммунальное хозяйство (ЖКХ), здравоохранение и образование. Блага, «производимые» этими системами, распределялись на уравнительной основе — бесплатно или за очень небольшую плату. В этом заключался патернализм советского государства. В отношении доступа к базовым социальным благам советское общество было устроено по типу семьи, в которой роль отца (патера) выполняло государство.
Реформаторы, следуя догмам неолиберализма, напротив, не признают иного основания для права на жизнь, кроме платежеспособного спроса. Коррекция “неразумной” действительности допускается в их доктрине как социальная помощь “слабым”.
Это специально подчеркивает В.В.Путин в своем первом Послании Федеральному собранию в 2000 г.: «Политика всеобщего государственного патернализма сегодня экономически невозможна и политически нецелесообразна… У нас нет другого выхода, кроме как сокращать избыточные социальные обязательства и строго исполнять те, которые мы сохраним. Социальную политику будем проводить на принципах общедоступности и приемлемого качества базовых социальных благ. А помощь предоставлять прежде всего тем, чьи доходы существенно ниже прожиточного минимума».
Первое утверждение нелогично (даже некогерентно). Государственный патернализм всегда экономически возможен, он никак не определяется величиной казны или семейного бюджета. Разве в бедной семье отец (патер) не кормит детей? Во время Гражданской войны советское государство изымало через продразверстку примерно 1/15 продукции крестьянства, выдавало 34 млн. пайков и тем самым спасло от голодной смерти городское население, включая дворян и буржуев. Это и есть патернализм в чистом виде. Сегодня РФ имеет в тысячи раз больше средств, чем Советская Россия в 1919 г. — а 43% рожениц подходят к родам в состоянии анемии от плохого питания.
Второе утверждение — о том, что государственный патернализм «политически нецелесообразен» — никак не обосновано, и ему даже трудно найти разумное обоснование. Так говорят, да и то на практике не выполняют, только крайне правые буржуазные политики-фундаменталисты. А, например, русский царь или президент Рузвельт никогда такого бы не сказал. В чем же тогда политическая целесообразность, в чем сама цель нынешнего государства РФ, если сохранить разрушающееся на глазах общество считается нецелесообразным? Здесь, скорее всего, мы имеем случая гипостазирования — отрыва используемого понятия от реальных сущностей.
Третья часть тезиса гласит: «У нас нет другого выхода, кроме как сокращать избыточные социальные обязательства». Здесь тяжелое нарушение меры. В чем избыточность социальных обязательств в РФ? Относительно чего они избыточны — относительно смерти? Уже все мусорные баки в Москве несколько раз в день скрупулезно перебираются людьми, еще недавно принадлежавшими к «среднему классу». Число этих людей уже таково, что они составляют конкретную социальную группу. Они же не ради развлечения занимаются этим промыслом. Но ведь они — только видимый кончик проблемы.
