Судьба русской крестьянской общины.
Главной задачей труда «Развитие капитализма в России» сам Ленин считал укрепление марксистских взглядов на исторический процесс в России. Эту задачу он выполнил как политик — в существенной мере в ущерб научному анализу. В таком споре не рождается истина, не в этом его и цель. Ленин слишком «затвердил» установки марксизма, не вскрыв рациональное зерно взглядов народников. В тот момент народники не имели еще за своей спиной ни С. Подолинского с В. Вернадским, ни А. Чаянова, ни современной антропологии, ни даже позднего Маркса. Всего того, что сегодня заставляет нас совершенно по-иному взглянуть на крестьянскую общину и ее связь с экологическими постиндустриальными укладами.
В предисловии к 1-му изданию Ленин специально подчеркнул свою солидарность с главными выводами работы К. Каутского «Аграрный вопрос», которую он получил уже после того, как книга была набрана. Он пишет: «Каутский категорически признает, что о переходе деревенской общины к общинному ведению крупного современного земледелия нечего и думать».
[11]
Что крупное предприятие в земледелии несравненно эффективнее («прогрессивнее») мелкого крестьянского, для марксистов было настолько непререкаемой догмой, что об этом и спору не могло быть. Сегодня это утверждение далеко не очевидно, но мы тоже не будем с ним спорить — через сто лет после выхода книги. Главное, что и в рамках этой догмы Ленин ошибался — община показала удивительную способность сочетаться с кооперацией и таким образом развиваться в сторону крупных хозяйств. В 1913 г. в России было более 30 тыс. кооперативов с общим числом членов более 10 млн. человек. Смогла община, хотя и с травмами, восстановиться и в облике колхозов — крупных кооперативных производств.
К сожалению, в начале XX века кооперацию в России экономисты (за исключением народников) считали чисто буржуазным укладом и в ее развитии видели как раз признак разложения общины. С. Ю. Витте писал в 1904 г.: «Кооперативные союзы возможны только на почве твердого личного права собственности и развитой гражданственности… Община и кооперативный союз резко отличаются друг от друга по своей экономической и правовой структуре».
Сегодня, после опыта реформы Столыпина и трудов А. Чаянова, показавшего тесную и органичную связь крестьянского двора и кооперации, мы видим дело иначе. В. Т. Рязанов в своей фундаментальной книге «Экономическое развитие России. XIX–XX вв.» (из которой я почерпнул ряд данных для этого раздела) дает такую трактовку: «Как представляется, чрезвычайно быстрое распространение кооперативных форм было защитной реакцией общинно организованной деревни на усиление рыночных отношений и развитие капитализма. Так община приспосабливалась к новым рыночным условиям хозяйствования».
О кооперативном движении в России надо сказать особо. Оно возникло сразу после реформы 1861 г. и вызвало большие симпатии в обществе. В отличие от Англии оно действовало в основном в деревне. Инициатором его стал Н. В. Верещагин — помещик, отставной морской офицер, брат художника. Он изучал сыроваренное и кооперативное дело в Швейцарии, а в 1865 г. начал учреждать артельные сыроварни в Тверской губернии.
Дело пошло хорошо, крестьяне получали большую выгоду, но со временем почти все артели перешли в руки частников («частному предпринимателю выгодно фигурировать в артельной шкуре» — писали газеты). Как говорили, под кооперативным флагом рождалась в России буржуазия — из артелей возникло несколько тысяч частных маслоделен. Как писал будущий меньшевик А. Н. Потресов, «либералы скорбели и сводили неудачу на случайности, на некультурность русского народа… Народники — те больше отмалчивались, неохотно вспоминая о своем былом грехопадении».
Одновременно с артельной кампанией началось создание потребительских обществ и ссудосберегательных товариществ (к началу 1880-х годов их было около тысячи). Эти товарищества имели неограниченную ответственность, отвечали за долги личным имуществом, и потому им доверяли и вкладчики, и кредиторы. Особенно выгодными кредитные товарищества оказались средним крестьянам. Они могли получить в год до 50 рублей (это цена двух лошадей или четырех коров) под 5–7 % годовых, в то время как сельские ростовщики брали от 50 до 200 %. Попытка завладеть этими кооперативами со стороны частников провалилась — они были выгодны именно обществу. С 1895 г. они перешли на «беспаевое начало», получая деньги для создания капитала из Госбанка. В ходе революции 1905 г. Государственный банк открыл таким кооперативам кредит в 20 млн. рублей. Вообще роль государства в кредитных кооперативах, в отличие от Запада, в России была очень велика (это даже называлось «русской системой»). К 1914 г. из 12 млн. членов кооперативов 9 млн. состояли в кредитных.
Такой кредит был весьма эффективным, он выдавался под 6 % годовых в размере 100–200 рублей. В 1910 г. Госбанк списал безнадежных долгов на 194 тыс. рублей, а процентов по ссудам получил более 2,5 млн. руб. В годы столыпинской реформы кредитные товарищества стали крупными покупателями земли, с ними так или иначе была связана примерно треть населения России. В 1908 г. на I Всероссийском съезде работников кооперации было решено создать большой банк. В 1911 г. был учрежден Московский народный банк, 90 % акций которого приобрели кооперативы. Он координировал деятельность кооперативов, давал им кредиты и гарантировал их займы. Его оборот вырос к 1916 г. до 1,2 млрд. руб. Это, видимо, был крупнейший кооперативный банк в мире.
Вокруг кредитной кооперации стала развиваться и сельскохозяйственная — закупка машин, обработка льна, строительство зернохранилищ и зерноочистительных станций, маслодельных заводов. Первая неудача артельного дела при развитой кооперации уже не могла повториться. После первой революции отношение правительства к самой массовой, потребительской кооперации изменилось. 85 % таких обществ работало в деревне, и в них было сильно влияние социалистов. Министерство внутренних дел подозревало эти кооперативы в революционной деятельности, запрещались собрания их членов. В 1915 г. созданный потребительными обществами Центральный кооперативный комитет и его 100 провинциальных отделений были запрещены. Главное, кооперация в России стала огромной системой самоорганизации, которая вовлекла в себя десятки миллионов человек. И Ленин признал незадолго до смерти: «Социализм — это строй цивилизованных кооператоров».
Но вернемся назад, к крестьянской общине. Самым дальновидным из марксистов в отношении общины оказался сам Маркс — мы и сегодня в этом вопросе до него не доросли. Он увидел именно в сельской общине зерно и двигатель социализма, возможность перейти к крупному земледелию и в то же время избежать мучительного пути через капитализм. Он писал в 1881 г.: «Россия — единственная европейская страна, в которой «земледельческая община» сохранилась в национальном масштабе до наших дней. Она не является, подобно Ост-Индии, добычей чужеземного завоевателя. В то же время она не живет изолированно от современного мира. С одной стороны, общая земельная собственность дает ей возможность непосредственно и постепенно превращать парцеллярное и индивидуалистическое земледелие в земледелие коллективное, и русские крестьяне уже осуществляют его на лугах, не подвергшихся разделу. Физическая конфигурация русской почвы благоприятствует применению машин в широком масштабе. Привычка крестьянина к артельным отношениям облегчает ему переход от парцеллярного хозяйства к хозяйству кооперативному… С другой стороны, одновременное существование западного производства, господствующего на мировом рынке, позволяет России ввести в общину все положительные достижения, добытые капиталистическим строем, не проходя сквозь его кавдинские ущелья».
