И вот Кутузов принимает решение провести частную операцию против небольших сил, отдалившихся от Москвы французов в районе села Фоминское, и посылает для её исполнения пехотный корпус Дохтурова. Впереди корпуса действуют партизаны, Ермолову приказано находиться при этом корпусе. К ночи подошли к самому Фоминскому, остановились заночевать, не разжигая костров, чтобы французы не заметили, и вдруг:
«Давно прошла полночь и сближалось время двинуть войска. Не было известия от партизанов, которые должны были отыскать меня. Вскоре услышан топот лошадей по грязной равнине. На оклик часового отозвался Сеславин. Совсем неожиданны были доставленные им известия, изменившие план всех вообще действий нашей армии.
В четырех верстах, не доходя села Фоминского, укрывшись в лесу близ дороги, Сеславин видел Наполеона с огромною его свитою, за ним его гвардию и другие многочисленные войска. Пропустивши их, схватил несколько пленных и расторопнейшего из них, гвардейского унтер-офицера, привёз с собою, который показал следующее: «Уже четыре дня, как мы оставили Москву. Маршал Мортье с его отрядом, по взорвании кремлёвских стен, присоединился к армии. Тяжёлая артиллерия, кавалерия, потерявшая лошадей, и все излишние тяжести отправлены по Можайской дороге под прикрытием корпуса польских войск в команде генерала князя Понятовского. Завтра главная квартира императора в городе Боровске. Далее направление на Малоярославец».
Сражение за Малоярославец
Четыре дня, как французы покинули Москву, а в штабе Кутузова об этом ни слуху ни духу! Чёрт возьми, а где разведка русской армии?! Ещё немного, и повторилось бы сражение при Аустерлице, когда Кутузов давал приказы войскам, не имея понятия, ни где французы, ни что они делают. Такое впечатление, что Кутузов до своей смерти так и не понял, зачем в армии существует разведка и как она должна действовать.
Узнав, что Наполеон движется на Калугу по новой дороге, а они чуть не попали волку в пасть, Дохтуров и Ермолов, отдадим должное, послав гонца к Кутузову, повернули корпус не назад, в Тарутино, а сразу на Малоярославец, чтобы попытаться задержать Наполеона на этом последнем оставшемся приличном рубеже обороны.
Положение спасли жители города Малоярославца во главе с гражданской администрацией, возглавляемой градоначальником, который имел разведку получше, чем у Кутузова. Поняв, что французы пройдут через город, по команде городничего жители города вначале разобрали мост через реку Лужу, а когда французы начали наводить понтонную переправу, то взорвали плотину, и хлынувшая вода смыла понтоны, после чего жители бросили свои дома и покинули город.
Это задержало французов, и Ермолов, используя подходившие полки корпуса Дохтурова, начал бои за город, не давая переправляться большим силам французов. Ермолов запросил помощи, был прислан корпус Раевского, но этого было мало, поскольку вся армия Наполеона подошла к Малоярославцу. Ермолов просит Кутузова привести всю армию:
«Испросивши позволение генерала Дохтурова, я поручил генерал-адъютанту графу Орлову-Денисову от имени моего донести фельдмаршалу во всей подробности о положении дел наших и о необходимости ускорить движение армии, или город впадёт во власть неприятеля. Армия стояла на реке Протее у села Спасского. Неприятным могло казаться объяснение мое фельдмаршалу, когда свидетелями были многие из генералов. Он отправил обратно графа Орлова-Денисова без всякого приказания. Не с большою благосклонностью принят был вторично посланный от меня (также многие из генералов находились при фельдмаршале), и с настойчивостию объясненная потребность в скорейшем присутствии армии могла иметь вид некоторого замечания или упрека. Он с негодованием плюнул так близко к стоявшему против него посланнику, что тот достал из кармана платок, и замечено, что лицо его имело более в том надобности». Интересный штришок к портрету полководца, окруженного некими генералами, о котором и которых поговорим в конце.
В итоге Кутузов всё же подводит всю армию к Малоярославцу. Но к этому моменту французский авангард в 24 тыс. пехоты и артиллерии выбивает 12 тыс. русской пехоты, и французы захватывают город. В результате:
«Призвавши меня, князь Кутузов сказал о намерении его отойти с армиею по направлению на Калугу. Стараясь убедить его остаться в позиции если не на весь день, по крайней мере несколько часов, я должен был войти в подробности и говорил, что с самого начала дня не умножена артиллерия на опушке города, ничто не обнаруживает приуготовлений к действиям наступательным. Не от Наполеона можно ожидать безрассудной решительности атаковать нашу армию в её выгодной позиции, имея в виду город, в малом числе тесные улицы, повсюду неудобные к речке спуски, пагубные в случае отступления, мосты под нашими выстрелами. Армия наша превосходила в силах, особенно после отправления на Можайск польской армии и тяжелой артиллерии. Кавалерия наша свежая и в хорошем состоянии; у неприятеля большой в ней недостаток. Можно было подозревать, что город занят одним авангардом, ибо главные массы обозрены были за речкою Лужею». Однако никакие доводы не помогли: «Со всем тем армия на один переход отошла по Калужской дороге, где уже находился Кутузов 14-го числа октября при самом начале дня».
А.Н. Дурново сделал в дневнике очередную запись: «Со стороны Малоярославца была слышна канонада. Это заставило генерала Беннигсена вскочить на лошадь и отправиться на место сражения. …У генерала Беннигсена, находившегося в окрестностях города, была ранена лошадь. Его адъютант поручик Корсаков получил пулю в правое плечо. У Панкратьева и Клетте были ранены лошади. В мою шинель попали две пули. Ночь положила конец сражению».
И Наполеон сам не выдержал потерь под Малоярославцем и отошёл, отказавшись от плана отступать из России по неразграбленным районам, и начал бегство по опустошенной Смоленской дороге.
Это была последняя геройская битва полководца Кутузова, о которой ему слали донесения в ходе боя, а не после него.
Характерна и манера командования Кутузова. Он и в Бородинской битве не видел поля боя, и во всех последовавших сражениях командовал из глубокого тыла. Но в таком случае генералы с поля боя обязаны были посылать ему письменные рапорты, а они подшивались в дело и хранились, следовательно, из этих рапортов можно было бы узреть и то, как Кутузов командовал, то есть рапорты, как официальные документы, могли бы его скомпрометировать. И вот что Кутузов требовал от Ермолова и, полагаю, от остальных: «Отправляйся теперь же к Милорадовичу, объяви на то мое повеление. Мне обо всем давай знать подробно. Впредь до особенного приказания оставайся у Милорадовича! Ты знаешь, голубчик, что в рапорте не всё можно писать, и потому уведомляй меня просто записками!» Записка — не рапорт, к делу не подшивается, её можно при желании порвать или сжечь.
До чего предусмотрительным полководцем был Кутузов!
И вот в такой манере Кутузов и командовал армией — давал в обозе обеды, а войска, посланные вдогонку за Наполеоном, действовали по своему разумению, не имея никаких общих организующих начал, присущих армии, возглавляемой настоящим полководцем.
