Без сиропа — за одну копейку, с сиропом — за три.
Можно было получить двойной сироп — для этого надо было наполнить стакан чистой водой после первой порции сиропа не до конца, бросить в прорезь автомата (отечественного, к слову, производства) ещё одну монетку в 3 копейки, получить вторую порцию сиропа и полный до краёв стакан.
А затем насладиться ароматным и восхитительно сладким шипучим напитком — куда там кока- и пепси-колам!
Сегодня это ведь воспринимается как сказка или как небылица! Подойти в любом городе Союза на летней улице к автомату с «газировкой». Небрежно сполоснуть в мойке с тремя вялыми струйками воды стакан, из которого до тебя пили уже сотни людей только в этот день! Подставить стакан под кран, бросить монетку в прорезь и затем спокойно выпить пузырящуюся «колючую» воду — это если без сиропа, или более «спокойную» — с сиропом.
И не думать о разных там СПИДах, гепатитах, серозных менингитах и прочей дряни, сопровождающей нашу нынешнюю «цивилизованную» жизнь.
Причём и действительно ведь обходилось «без последствий» — из десятилетия в десятилетие.
Такова была санитарно-медицинская, так сказать, чистота общественной жизни в СССР.
День и ночь стоящие в мойках автоматов стаканы часто выручали и уличных любителей «сообразить на троих». За неимением собственной посуды ночные забулдыги пользовались общественной, но потом честно возвращали её на место.
Такова была моральная, человеческая чистота общественной жизни в СССР — даже на уровне забулдыг.
И стоит ли тому удивляться! В СССР последний «бомж» был нравственно выше и благороднее любого «нового русского».
Ведь тогда типичный «бомж» («без особого места жительства») был, собственно, «бичом» («бывший интеллигентный человек»). Тогда человек если и опускался, то — не потому, что капитализируемое общество выбрасывало
его из жизни. Человек сам, где-то сломавшись, начинал «бичевать».
Таких тут же замечала милиция, их пытались вернуть в общество, устроить на работу, дать общежитие. Правда, из этого редко получалось что-то путное, ведь человек сам махнул на себя рукой.
Но много ли было таких — не устроенных самими собой?
Типичным для СССР был человек улыбающийся.
Да что там — «улыбающийся»!
Смеющийся!!
Хохочущий!!!
Физически и духовно здоровый.
Вот как мы жили когда-то в стране, которую называли Союзом Советских Социалистических Республик. И это — не социальная ностальгия, а историческая правда страны, чьим стержнем была великая Русь.
Русь, которую у нас украли вместе с Советским Союзом.
Между прочим, и саму ведь исконно русскую монетку в 3 копейки у нас украли — одно название в книгах осталось.
С незапамятных времён на Руси у каждой монеты было просторечное «прозвище». Копейка — «семишник».. Две копейки — «двушка». Пять копеек — «пятак», десять — «гривенник», двадцать — «двугривенный». Пятьдесят копеек — «полтинник», и рубль — «целковый».
Три копейки называли «алтыном», откуда пошло и «прозвище» монеты в 15 копеек — «пятиалтынный».
«Не было ни гроша, да вдруг — алтын», — приговаривали на Руси.
Да вот украли у нас и алтын, и саму Русь в придачу.
Остались «россиянские» пять, десять и пятьдесят «копеек», да «россиянские» «рубль», пять и десять «рублей».
Великий русский сатирик Салтыков-Щедрин горько шутил, что это, мол, ещё ничего, когда за рубль дают полтинник, хуже будет, когда за рубль будут давать в морду.
За нынешний «россиянский» «рубль» никто и в морду не даст — не стоит труда.
Да-а.
Не было ни гроша, да вдруг — и алтына нет.
А начиналось всё в новой, социалистической России иначе. С большими надеждами и большими перспективами.
Причём перспективы эти долгое время реализовывались.
Глава 3 «Индустриализация, коллективизация, культурная революция.»
ЛЕНИНСКАЯ программа строительства новой России укладывалась в четыре слова: «Индустриализация, коллективизация, культурная революция». В начале 20-х годов это было смелой мечтой, смелой настолько, что английский писатель-фантаст (!) Герберт Уэллс назвал Ленина в 1920 году «кремлёвским мечтателем».
Однако мечты Ленина уже через полтора десятка лет (и даже раньше!) стали реальностью в СССР Сталина.
Вот свидетельство со стороны. В ноябре 1932 года американский либеральный журнал «The Nation», издававшийся в Нью-Йорке с 1865 года, писал:
«Четыре года пятилетнего плана принесли с собой поистине замечательные достижения. Лицо страны меняется буквально до неузнаваемости. Это верно относительно Москвы с её сотнями заново асфальтированных улиц и скверов, новых зданий, с новыми пригородами и кордоном новых фабрик на её окраинах. Это верно и относительно менее значительных городов.
Советский Союз организовал массовое производство бесконечного множества предметов, которых Россия никогда раньше не производила: тракторов, комбайнов, высококачественных сталей, синтетического каучука, шарикоподшипников, мощных дизелей, турбин. телефонного оборудования, электрических машин для горной промышленности, аэропланов, автомобилей, велосипедов и нескольких сот типов новых машин… Впервые в истории Россия добывает алюминий, магнезит, апатиты, йод. и многие другие ценные продукты. Путеводными точками советских равнин не являются больше кресты и купола церквей, а зерновые элеваторы и силосные башни. Колхозы строят дома, хлева, свинарники. Рабочие учатся работать на новейших машинах. Крестьянские парни производят и обслуживают сельскохозяйственные машины, которые больше и сложнее, чем то, что видела когда-либо Америка. Россия начинает «мыслить машинами». Россия быстро переходит от века дерева к веку железа, стали, бетона и моторов».
Это индустриализация, причём — только её начало. А к 1941 году Советская Россия изменилась вообще неузнаваемо и мощно по сравнению с собой же десятилетней давности.
Коллективизация.
Без коллективизации сельского хозяйства было невозможно накормить новую индустриальную страну. Частник, кулак накормить её не мог, да и не хотел.
Американец доктор Эмиль Джозеф Диллон немало поколесил по свету, жил в России с 1877 по 1914 год, преподавал в российских университетах, ездил по стране, имел широкие знакомства — от аристократов и министров до революционеров. Русского кулака доктор Диллон оценивал так:
«Из всех человеческих монстров, которых я встречал когда-либо за время путешествий, я не могу назвать другого такого же злобного и отвратительного, как русский кулак».
Кратко и точно.
Царский неудавшийся «реформатор» Столыпин видел опору старого строя как раз в кулаке. Что же до Сталина, то даже историк-эмигрант Георгий Федотов в январе 1936 года писал:
