Нет повода сомневаться, что ежовские следователи действительно выбивали из Эйхе показания, поскольку и Ежов, и Фриновский признались в использовании «физических методов» на допросах подследственных, но только сам этот факт не обязательно свидетельствует о невиновности Эйхе. Как отмечал Фриновский, и он сам, и Ежов фабриковали липовые дела и казнили своих сообщников по заговору, чтобы не допустить вскрытия их злодеяний на допросах у Берии.][173
Публикация полного текста письма Эйхе (не говоря уж о предании огласке материалов из его дела) могла бы спутать Хрущеву все карты. Была бы поднята проблема организованного Ежовым заговора, что противоречило основной задаче «закрытого доклада» — свалить вину за все и вся на Сталина и Берию.
При знакомстве с письмом выплыли бы наружу имена многих высокопоставленных партийных деятелей, чьи следственные дела надлежит хорошенько изучить, прежде чем удастся отделить недостоверные показания от правдивых.
— Так, среди лиц, упомянутых Эйхе,— Евдокимов. Тот самый, кого и Ежов, и Фриновский назвали своим ближайшим сообщником по заговору. Странно, однако, что в постановлении Президиума ЦК КПСС от 6 марта 1956 года фамилия Евдокимова стоит в одном «реабилитационном» списке вместе с Эйхе!
— Среди других названных в письме членов и кандидатов в члены ЦК ВКП(б) — В. И. Межлаук, С. В. Косиор, Э. К. Прамнэк, Н. И. Пахомов, причем оба последних выдвинули против Эйхе ложные обвинения.
Опровержения выдвинутых обвинений — такие, как письмо Эйхе на имя Сталина,— заслуживают не большего доверия, чем признания вины. Тем не менее в доклады Хрущева и Поспелова ими помещены только те тщательно отсеянные фрагменты заявления, где Эйхе пишет о своей невиновности.
Если неискаженный текст письма рассматривать вместе с другой информацией, где речь идет о роли Эйхе в массовых репрессиях, мы неизбежно придем к умозаключению, что Поспелов и Хрущев приложили максимум усилий для сокрытия свидетельств, указывающих на виновность Эйхе. Именно таким образом обоим докладчикам удалось пресечь попытки любого серьезного исследования как его собственного дела, так и роли Эйхе в заговоре Ежова.
Эйхе упоминает слова Сталина о том, что «каждый член ЦК имеет право знакомиться с особой папкой П[олит]Б[юро]». Возможно, далеко не все члены ЦК 1956 года знали, что собой представляли «особые папки». Поэтому наверняка бы возник вопрос, наделены ли они сами таким правом?
Хрущев не смог бы отказать членам ЦК, если бы те, зная, что их требования правомочны, захотели изучить архивно-][174следственные материалы на тех или иных лиц. Можно с уверенностью говорить о жестких ограничениях, наложенных на доступ к особым папкам, поскольку даже таким членам Политбюро, как Молотов и Каганович, не удалось воспользоваться сведениями из уголовных дел. Очень может быть, что инициатива запретительных мер исходила от самого Хрущева. В противном случае трудно понять, как именно Хрущеву и хрущевцам удалось избежать разоблачения лживых обвинений, выдвинутых ими против «антипартийной группы» в 1957 году.
В общем, письмо Эйхе, если рассматривать его во всей полноте, могло стать весьма опасным средством для противодействия замыслам Хрущева. По содержанию оно, скорее, оправдывает Сталина и Берию и подтверждает наличие масштабного заговора с участием по меньшей мере некоторых членов ЦК, но не только. Хрущев решился процитировать вырванные из контекста выдержки из документа, лишь когда удостоверился, что кроме него самого и его сторонников больше никто не имеет доступа к делу Эйхе.
* * *
Анализ справок и других реабилитационных материалов позволяет сформулировать выводы, которые важны для проделанного в предыдущих главах исследования «закрытого доклада» Хрущева.
— Значительная часть материалов против репрессированных лиц оставлена в реабилитационных справках без внимания.
— Ни один из фактов, подтверждающих виновность членов ЦК, названных в хрущевском докладе, не стал предметом пристального изучения. Зато обнаружение малейших противоречий давало повод для отклонения любых из свидетельств.
Без ознакомления с архивно-следственными делами нельзя установить, что же произошло в действительности. Но для наших нынешних целей это не так уж необходимо. Имеющихся сведений вполне достаточно, чтобы утверждать:
— Реабилитационные справки не устанавливают невиновность тех, кому они посвящены.
— Такие справки вообще не ставили перед собой задачу поиска истины. Вся их роль сводилась к подготовке «докумен][175тального обеспечения» для последующего объявления тех или иных лиц «невиновными».
У нас теперь есть возможность познакомиться с тем, чем пользовался Хрущев и что имел в своем распоряжении Поспелов, а также узнать, какими сведениями их подпитывал Руденко. Анализ доступных материалов, так или иначе, приводит нас к выводу: Хрущев отдавал приказания Руденко, чтобы тот состряпал «оправдательные» бумаги — более или менее похожие на правду реабилитационные справки, посредством которых репрессированные лица могли быть провозглашены невиновными.
При сопоставлении того, что мы знаем об обвинениях осужденных, следует отдать предпочтение не «реабилитационным» справкам на Постышева, Косарева и Рудзутака, а научному анализу всех имеющихся свидетельств. Этот вывод хорошо согласуется с тем, что Хрущев говорил неправду во многих частях своего «закрытого доклада», что, я надеюсь, теперь можно считать доказанным.][176
Глава 11. Скрытые пружины хрущевских «разоблачений»
Почему Хрущев выступил с критикой Сталина? Был ли Хрущев заговорщиком? Александр Щербаков. Влияние на советское общество. Политические последствия
Десятилетиями считалось: Хрущев отважился на резко критическое выступление против Сталина, руководствуясь мотивами, изложенными в самом «закрытом докладе». Но теперь удалось установить иное: все хрущевские обвинения или «разоблачения» Сталина оказались неправдой. Поэтому вопрос встает с еще большей остротой: что послужило причиной для столь вопиющей лжи?
Почему Хрущев выступил с критикой Сталина?
Почему Хрущев выступил с погромной речью против Сталина? Каковы были его истинные мотивы? Доводы, прозвучавшие из уст Хрущева, уже нельзя принимать всерьез. Они столь же фальшивы, как и хрущевские «разоблачения», о чем знал, как правило, сам докладчик или не придавал тому никакого значения.
Какие-то обстоятельства подстегивали Хрущева, но именно их он обошел глухим молчанием в своем выступлении на закрытом заседании XX съезда КПСС. Образно говоря, помимо хорошо известного «закрытого» выступления существовал второй, и по-настоящему секретный доклад, который так и остался непроизнесенным и неизвестным. Вниманию читателей предлагается очерк, цель которого состоит не в поисках ответа, а, скорее, в постановке самого вопроса в таком ракурсе. Вот почему ниже будут обсуждаться очевидные (и не ][177 очень) предположения, а также темы для будущих исторических изысканий.
Ясно: затевая кампанию «реабилитаций» и перекладывая вину на Сталина, Хрущев стремился упредить разоблачение собственной роли в массовых репрессиях 1930-х годов. Даже в Москве и на Украине — там, где Хрущев стяжал заслуженную и общепризнанную репутацию «архитектора террора»,— обвинения, выдвинутые против Сталина, вкупе с реабилитацией жертв необоснованных казней, и, что еще важнее, множества уцелевших членов их семей, несомненно, могли смягчить озлобленность населения.
