В то же время в своей поддержке России Англия и Франция не были последовательны. С одной стороны, они рассматривали Россию как удобный противовес Германии и источник пушечного мяса. С другой стороны, каждая из этих стран не желала усиления России в ходе мировой войны. Как отмечал английский историк А. Дж. П. Тейлор, Франция всячески противодействовала планам расширения российских позиций за счет Османской империи, а «у англичан… были свои проблемы с Россией на Ближнем и Среднем Востоке».
Несмотря на то что Россия была союзницей стран Антанты, западные державы не спешили помогать русской армии, которая приняла на себя первый удар и фактически спасла Францию от разгрома осенью 1914 года. Позже Ллойд Джордж признавал: «Если бы французы со своей стороны выделили хотя бы скромную часть своих запасов орудий и снарядов, то русские армии, вместо того чтобы быть простой мишенью для крупповских пушек, стали бы в свою очередь грозным фактором обороны и нападения… Пока русские армии шли на убой под удары превосходной германской артиллерии и не были в состоянии оказать какое-либо сопротивление из-за недостатка винтовок и снарядов, французы копили снаряды, как будто это было золото».
Гибель на фронте миллионов плохо вооруженных или безоружных русских солдат, падение сельскохозяйственного производства, вызванного набором в армию 16 миллионов мужчин, главным образом за счет крестьянства, растущая спекуляция товарами, особенно продовольственными, возмутительное казнокрадство и коррупция стали объективными предпосылками для растущего недовольства в стране. Перебои с продовольствием в Петрограде, вызвавшие волнения в столице, были спровоцированы и умело использованы заговорщиками из масонских кругов, связанными с иностранными державами.
Ни Франция, ни Англия не желали сильной России, а поэтому в Лондоне приветствовали свержение монархии, увидев в этом событии свидетельство ослабления России. Министр иностранных дел Великобритании Бальфур так прокомментировал весть о революции в России: «Если удастся создать совершенно независимую Польшу… то можно будет полностью отрезать Россию от Запада. Россия перестанет быть фактором в западной политической жизни, или почти перестанет быть таковым».
В то же время некоторые американские финансисты (и прежде всего Якоб Шифф), до тех пор отказывавшие России в займах, после сообщения о свержении монархии изменили свою позицию. Якоб Шифф именовал Февральскую революцию «почти чудом, почти более крупное событие, чем освобождение наших предков от египетского плена». Он посылал поздравительные телеграммы новым руководителям России, принимал миссию из России, которая в том году прибыла в Соединенные Штаты, и предоставил Временному правительству конкретную поддержку в форме существенной подписки на заем для России. Он приветствовал декрет от 6 апреля 1917 года, в соответствии с которым отменялись все ограничения прав в отношении евреев в России.
Хотя Февральская революция 1917 года имела видимые черты народного восстания, реальная власть в стране оказалась в руках заговорщиков из верхов страны. Как замечал историк Вадим Кожинов, «из 11 членов Временного правительства первого состава 9 (кроме А.И. Гучкова и П.Н. Милюкова) были масонами. В общей же сложности на постах министров побывало за почти восемь месяцев существования Временного правительства 29 человек, и 23 из них принадлежали к масонству!.. В тогдашней "второй власти" – ЦИК Петроградского Совета – масонами являлись все три члена президиума – А.Ф. Керенский, М.И. Скобелев и Н.С. Чхеидзе – и два из четырех членов Секретариата… Поэтому так называемое двоевластие после Февраля было весьма относительным, в сущности, даже показным: и в правительстве, и в Совете заправляли люди "одной команды"…».
Большевики оказались отстраненными от распределения постов во Временном правительстве и руководстве столичным Советом. В созданных сразу после Февральской революции Советах большевики также заметно уступали эсерам, а кое-где и меньшевикам.
Как свидетельствовал социолог Питирим Сорокин, в дни свержения царской власти «и в Москве, и в Петрограде народ гулял, как на Пасху. Все славили новый режим и Республику. "Свобода! Святая Свобода!" – раздавалось повсюду… Вся страна ликовала. Все – солдаты, служащие, студенты, просто граждане и крестьяне – были полны социальной активностью. Крестьяне привозили в города и в места дислокации воинских подразделений зерно, а подчас отдавали его бесплатно».
Однако эту эйфорию разделяли не все. Хотя В.В. Шульгин лично сыграл немалую роль в отстранении Николая II от власти, приняв у него акт отречения от престола, его отношение к людям, восторженно выкрикивавшим революционные лозунги, было резко отрицательным. Шульгин с отвращением писал, как «черно-серая гуща, прессуясь в дверях, непрерывным врывающимся потоком затопляла Думу… Солдаты, рабочие, студенты, интеллигенты, просто люди… Бесконечная, неисчерпаемая струя человеческого водопровода бросала в Думу все новые и новые лица… Но сколько их не было – у всех было одно лицо: гнусно-животно-тупое или гнусно-дьявольски-злобное… Пулеметов – вот чего мне хотелось. Ибо я чувствовал, что только язык пулеметов доступен уличной толпе и что только он, свинец, может загнать в берлогу вырвавшегося на свободу страшного зверя».
Совершенно очевидно, что полярные различия по отношению к революции не могли не породить в скором времени кровопролитные столкновения между носителями этих настроений. Между тем революционная эйфория проявлялась в выдвижении требований о немедленном решении всех насущных проблем и даже таких, о которых люди прежде и не смели мечтать. Питирим Сорокин писал, что рабочие и солдаты, которые в первые часы революции несли транспаранты с лозунгами: «Крестьяне к плугу, рабочие к станку, солдаты в окопы!», быстро забыли об этих словах. «Рабочие… на самом деле отказывались от работы и проводили большую часть времени на политических митингах. Они требовали восьмичасового рабочего дня, а нередко – и шестичасового. Солдаты, явно готовые к сражениям вчера, отказывались выполнять приказ под предлогом, что для защиты революции Петроград нуждается в их помощи. Именно в эти дни поступала информация о крестьянских захватах частных усадеб, грабежах и поджогах. На улицах нередко можно было встретить пьяных людей, непристойно ругающихся и горланящих: «Да здравствует свобода! Раз свобода, то все дозволено!» Свобода оборачивалась смутой, и баламуты подняли голову.
Усиливавшаяся поляризация идейно-политических настроений, растущая требовательность трудящихся масс, настаивавших на решении давно назревших острых проблем своего бытия, необходимость приведения разбушевавшейся человеческой стихии в русло созидательной деятельности, – все это свидетельствовало о нараставшем кризисе Февральской революции. Находясь в первые послереволюционные дни в швейцарской эмиграции, Ленин увидел в происходивших событиях возможность быстрого перерастания буржуазной Февральской революции в социалистическую революцию. Он стал добиваться возвращения на родину.
Глава 11
«Есть такая партия!»
Обстоятельства возвращения Ленина в Россию весной 1917 года вскоре стали поводом для обвинений его в сотрудничестве с Германией. Утверждалось, что через посредство Парвуса, который к этому времени открыто сотрудничал с военными кругами Германии, была достигнута договоренность о переправке Ленина и нескольких других революционеров в Россию с тем, чтобы помочь ему прийти к власти и заключить сепаратный мир с Германией. Несмотря на то, что многие фальшивки, которые легли в основу этой версии, были разоблачены еще в 1917 году, она многократно повторялась.
